Алексей Шерстобитов - Ликвидатор. Исповедь легендарного киллера. Полная версия. Книга 1. Книга 2

Напившиеся и по-братски обнимающиеся, признающиеся друг другу в верности и бахвалящиеся, почти все молодые, крепкие парни, подавляющее большинство спортсменюги – перспективный, здоровый генофонд России, но увлеченный не учёбой, работой или развитием интеллекта, а лёгкой, хоть и опасной, овеянной увлекательной романтикой наживой! Чем больше человек находится в подобных компаниях, не подымаясь по иерархии, а вращаясь в рядовых, не выше среднего, тем ярче заметна всё меньшая и меньшая тяга к познаниям и совершенствованию. Сходки, стрелки, насилие, боевики, фантастика, порно, кабаки, секс и трёп, трёп и трёп, что ведёт к полной деградации. Если вы видите сейчас сорокалетнего быка-балбеса, то, при всей неприязни, пожалейте его – он не был таким, и если завтра вы забудете неприятную встречу, даже оставившую синяк во всё ваше драгоценное лицо, помните: ушиб пройдет, боль и обида утихнут, а вот «бык» никогда не поднимется выше убойного мяса.

Кстати, по поводу трёпа, если пока ещё не изжила себя точка зрения о сплетницах-женщинах, то это лишь из-за брутально-молчаливого, часто обманчивого внешнего вида мужчин. Унисекс делает своё уравнивающее действие между полами, и скоро вы убедитесь, кто настоящие чемпионы по «обсасыванию косточек» и копанию в грязном тряпье. Но! Среди нас есть исключения, про роль которых в правилах я здесь умолчу.

Танцы танцевались, водка не заканчивалась, официанты сбили уже вторые подковы, а нечётные по количеству составы гостей праздника уплывали в номера, возвращаясь несколько растрепанными, чему очень радовались следующие. Но внешне всё было прилично – обычный банкет с не вполне принятой музыкой, хотя кто тогда не любил, «Вологодский конвой» или «Бутырку» и так далее. В принципе, глядя снаружи через стекло в фойе ресторана, стоящему на морозе могло показаться, что это празднование окончания соревнований Российского масштаба по силовым видам спорта и единоборствам, визуально вид портили только худые «блатные» [27] Блатным в арестанском мире называли раньше человека, знавшего все законы этого мира от буквы до буквы и ни разу их не преступившего. Однако масти такой нет, хотя многие в местах лишения свободы стараются назваться именно так (блатным, блатую), подавляющее большинство пытается получить через это некоторые выгоды, совершенно не понимая, что человек стремящийся к «воровской стезе» всегда большее отдает и постоянно страдает за свой выбор. Описываемые события принадлежали временам, когда начала происходить фундаментальная трансформация в философии и в самих основах криминального общества, начальные метастазы появились среди его представителей на воле, после пронизывали постепенно и лагеря. Надо заметить, чем ближе к северу, тем эти метастазы медлительнее и микроскопичнее. с синими наколками, но их можно было принять за тренеров, в крайнем случае, за администраторов. Посторонние почти не заходили – кому охота стать грушей для разошедшегося братка или полечь в неравной схватке при попытке защитить свою возлюбленную, к тому же, по опыту знаю, девушке больше льстило оставаться с победителем, но… молчу про исключения.

Вдруг свет в полузатемненном зале полностью погас, вспыхнув через мгновение главными люстрами, ослепив растерявшуюся толпу. Зал ресторана заполнился людьми, непривычными по внешнему виду и форме с надписью «ОМОН» (только образованный и выехавший на операцию почему-то без предупреждения «отряд милиции особого назначения») – это было одно из первых мероприятий «замечательных ребят». Не знаю, где они зарядились такой злобой и ненавистью ко всем присутствующим, но сначала приказали всем лечь, дав пару очередей в потолок, а потом били долго, уверенно и до поноса (пардон, конечно). Когда силы мои были уже на исходе, меня повесили на спинку сиденья автобуса, уперев её спереди в кости таза, двое держали за руки и ноги, а двое лупили по спине, ногам, когда-то мягкому месту и сгибателям бедра резиновыми дубинками-демократизаторами. Боль я перестал чувствовать, но отупение прошло, когда рядом, через проход, увидел в подобном своему положении то ли юную девушку, то ли женщину в годах – не точно, ибо лицо её было от подтёков и синяков лилово-бордово-распухшее, она уже не кричала, не рыдала, но жизнь проявляла тремя струйками – двумя, уже пересыхающими, слёзными и одной густо-красной, слюнокровяной, длинно-пружинистой струйкой из прокушенной насквозь губы и разбитого рта…

…Очнулся я в какой-то камере. Незнакомые парни, в состоянии чуть лучше моего, держали меня почти на руках над собой, так как можно было только стоять из-за отсутствия места, чего я, по понятным причинам, просто не мог. Болело всё, брюки были разорваны, распухшие ноги с малиново-тёмно-серыми подтёками выбухали не только сзади, но и там, где было им удобно. Карманы выворочены, остатки плаща одеты наизнанку, рукава пиджака отсутствовали. Хотелось пить, но воды не было, а губы спеклись от крови, и не факт, что моей. Не знаю, сколько мы пробыли в таком положении. Мне захотелось узнать, кто та особа, которую били рядом со мной, и что с ней стало, да и причина её страданий интересовала тоже. Вдруг назвали мою фамилию, которой пользоваться мне оставалось от силы пару месяцев (это было незадолго до происшествия с заложником на квартире, снятой на данного моего паспорта). Но сейчас я этих подробностей не знал.

Причина таких действий со стороны местной милиции мне не была известна, а поскольку у большинства гостей банкета было больше понтов, чем «дел» и «заслуг», то такой подход показался совсем странным. Коридор был забит родственниками, охавшими, ахавшими, кричавшими, грозящими, плачущими и мало понимающими происходящее. Милиционеры сами напугались содеянного и произошедшего, так как многие выходящие писали жалобы, снимали побои, явно оказавшись случайно попавшими под раздачу, иногда даже родственниками каких-нибудь начальников, а то и самих ментов. Исключение составляли только бывшие уголовники и уже точно выбравшие подобный путь в жизни. Их было большинство, хоть и не подавляющее, ко всему произошедшему они выражали свою неприязнь и полное безразличие, так же, как и люди в камуфляже и масках, то и дело сновавшие взад-вперед (кстати, всё время удивляюсь причинам, по которым одевают эти маски, ведь они тоже выбрали свой путь, говорю так, сравнивая их с работниками администрации лагерей и тюрем – там масок никто не носит, хотя возможность мести не меньшая).

Этот день воистину был днём удивлений. Меня ввели или наполовину втащили, полупоставили с упором к стене и оставили один на один с двумя офицерами, один из которых держал моё удостоверение личности офицера, другой – орденскую книжку, лица был растерянные и глупые. Я понимал, что рассказать мне решительно нечего при всём желании, которого у меня, по многим причинам, и не было и вряд ли могло появиться. Мы смотрели друг на друга пятью глазами (один мой заплыл). Разрядить обстановку пытались предложенным мне горячим чаем с бутербродами, что могло стать очередной пыткой для моих распухших губ. Они долго извинялись за «причинённое мне неудобство», льстили и в результате пришли к главному – надежде, что я их, офицеров, как офицер, тоже пойму, на что я буркнул «вряд ли», но дал честное слово, что забуду обо всём, как только выйду из их «доблестного» учреждения с теми, с кем приехал в их замечательный город. Оказывается, ребят отпустили ещё раньше. Сказанное мною внесло радость и успокоение, но сразу и озабоченность, поскольку ответа на вопрос о местонахождении старого дедовского портмоне с деньгами не нашлось – сошлись на оплате гостиничного номера на три дня, бинтах и лекарствах.