Игорь Воронин - Гражданин Империи Иван Солоневич

«Я не думаю, что в эти годы я отличался выдающимися аналитическими способностями. – писал Солоневич. – Мое отношение к больному было типичным для подавляющей – и неорганизованной – массы населения страны. Я, как и это большинство, считал, что к власти пришла сволочь. В качестве репортера я знал – и неверно оценивал – и еще один факт: это была платнаясволочь. По моей репортерской профессии я знал о тех громадных суммах, которые большевики тратили на разложение русского флота в первую мировую войну, знал, что эти суммы были получены от немцев. Теория военного предательства возникла поэтому более или менее автоматически. Социальный вопросни для меня, ни для большинства страны тогда никакой роли не играл. И для этого вопроса ни у кого из нас, большинства страны, не было никаких предпосылок» 205 205 Солоневич И. Л. Диктатура импотентов. – Новосибирск: Благовест, 1994. – С. 153. .

Или еще:

«Я, более или менее средний молодой человек России, нес свою шкуру на алтарь гражданской войны вовсе не из-за банков, железных, дорог, акций или платного или бесплатного раздела земли. Не из-за этого несли свою шкуру и другие юноши России. Ни колхозов, ни концентрационных лагерей, ни голода, ни вообще всего того, что совершается в России сейчас, мне еще видно не было. Пророчества Герцена, Достоевского, Толстого, Розанова, Лермонтова, Волошина и других, которые я знал и тогда, совершенно не приходили в голову, скользили мимо внимания. Я, в отличие от большинства русской интеллигентной молодежи, действительно питал непреодолимое отвращение ко всякому социализму, но во-первых, против большевизма подняла свои штыки и та интеллигентная молодежь, которая еще вчера была социалистической, и та рабочая молодежь, которая еще и в годы гражданской войны считала себя социалистической» 206 206 Там же. .

Конкретики так мало, что любой факт приобретает повышенную ценность. Однако для того, чтобы собрать в какую-то логическую цепочку встречи и разговоры, события и впечатления нужен если не стержень, то хотя бы ниточка, на которую можно нанизать жемчуг известного. А уж что нанизывать – есть.

Вот Киев, 1918 год:

«…в германском Киеве мне как-то пришлось этак «по душам» разговаривать с Мануильским – нынешним генеральным секретарем Коминтерна, а тогда представителем красной Москвы в весьма неопределенного цвета Киеве. Я доказывал Мануильскому, что большевизм обречен – ибо сочувствие масс не на его стороне.

Я помню, как сейчас, с каким искренним пренебрежением посмотрел на меня Мануильский… Точно хотел сказать: – вот поди ж ты, даже мировая война – и та не всех еще дураков вывела…

– Послушайте, дорогой мой, – усмехнулся он весьма презрительно, – да на какого же нам чорта сочувствие масс? Нам нужен аппарат власти. И он у нас будет. А сочувствие масс? В конечном счете – наплевать нам на сочувствие масс…» 207 207 Солоневич И. Л. Россия в концлагере. – М.: РИМИС, 2005. – С. 114. .

А вот примерно в то же время и, надо полагать, в том же месте, совсем неожиданно всплывает спортивный сюжет:

«…и еще в 1918 году провел со Збышко-Цыганевичем почти двухчасовую борьбу вничью» 208 208 Солоневич И. Л. Штабс-капитаны Совдепии // Солоневич И. Л. Вся власть – русским мозгам!: Сб. статей. – СПб: Русиформ, 2003. – С. 104. .

Имеется в виду польский атлет Станислав Збышко-Цыганевич, носивший титул чемпиона мира по борьбе с 1919 по 1923 год. Каким ветром занесло его в «неопределенного цвета» Киев – одному Богу известно.

Проходит год, и вновь на первом месте – политический контекст:

«…после беседы с генералом Драгомировым в Киеве 1919 года, увенчавшей собою длинный каталог совершенно трагических наблюдений, стало ясно: по чисто политическим причинам Белая армия обречена на разгром. Практических выводов из этого теоретического прогноза я тогда не сделал» 209 209 Солоневич И. Л. Контуры будущего // Солоневич И. Л. Коммунизм, национал-социализм и европейская демократия. – М.: Москва, 2003. – С. 286. .

Свернем немного на узкую дорогу родственных связей, в известной степени продолжающую киевскую нить. Именно в Киеве в том же 1919 году произошла встреча Ивана с братьями после долгой разлуки.

Борис, как мы помним, окончив перед революцией Восьмую Петербургскую гимназию, поступил в Политехнический институт. Летом 1917-го он уезжает к отцу на Кубань. Там его и застает большевистский переворот.

Боб записывается в Добровольческую армию – в офицерскую роту «Спасение Кубани». Помимо участия в боевых действиях, продолжает вести скаутскую работу (сам скаут с 1912 года). Его статья о спорте в этих молодежных организациях была опубликована в сборнике «Русский Скаут», вышедшем в 1919 году 210 210 Русский скаут / Сост. Э. П. Цытович. – Екатеринодар – Армавир: Энергия, 1919. – 160 с. . Известно также, что на территориях, занятых белыми, Борис Солоневич сотрудничал в газетах «Единая Русь», «Кубанское Слово», «Свободная Речь» и «Осваг» (Осведомительное агентство).

В Киев он «прорвался к брату в гости из Ростова только на несколько дней» 211 211 Солоневич Б. Л. Молодежь и ГПУ. – София: Голос России, 1937. – С. 427. . Во время этой командировки Борис повидался и со средним братом Всеволодом. О нем мы знаем немного. Перед революцией Всеволод (Дик) тоже был студентом Политеха, в Гражданскую воевал на стороне белых. Из воспоминаний Ивана Лукьяновича известно, что Всеволод Солоневич одно время служил комендором, то есть наводчиком артиллерийского орудия, на канонерской лодке «Некрасов», потом недолго на бронепоезде и вновь – на флоте. Последним местом его службы стал линейный корабль «Генерал Алексеев». До революции этот линкор Черноморского флота именовался «Император Александр III», после Февраля – «Воля», а уже в Гражданскую был назван в честь основателя Добровольческой армии.

Жизнь Дика оборвалась в 1920 году, вот как описывает это Борис Солоневич в своей книге «Молодежь и ГПУ»:

«Эвакуированный, как раненый, из Туапсе в Крым, я очутился в Севастополе с тоскливым сознанием полного одиночества. Следы старика отца были потеряны в волнах гражданской войны, пронесшихся на Кубани. Оба старших брата были где-то на Украине, через которую тоже перекатывались тяжелые валы грозных событий.

И я, 20-летний юноша, чувствовал себя песчинкой в бушующем самуме.

Через несколько дней после моего прибытия в Севастополь кто-то окликнул меня на улице.

– Солоневич, вы ли это?

Под матросской бескозыркой весело улыбалось лицо киевлянина Лушева, когда-то вместе с моими братьями тренировавшегося в «Соколе».

Мы сердечно расцеловались.

– А Всеволода уже видели? – спросил моряк. Среднего брата Всеволода я видел в последний раз больше года тому назад в Киеве, куда я на неделю с винтовкой в руках прорвался с Кубани. При его имени мое сердце дрогнуло.