Олег Ивановский - Записки офицера «СМЕРШа»

— Третий взвод, ко мне! Становись! Равняйсь! Смирно! Товарищи курсанты… — старшина чуть запнулся, — товарищи курсанты, обстановка очень сложная, Коломыя почти окружена. Вы знаете, что уже восьмые сутки на нашем участке границы идут бои. Но противник обошел нас слева и справа. Мы сейчас в тылу у фашистов. Получен приказ — сегодня оставить город… Да, ребятки, не думалось, что такое получится… Задача: собраться быстро, взять с собой все, как приказано: винтовку, патроны — два подсумка, гранаты, противогаз, шинель в скатку, флягу, вещмешки с личным. Собак — на коротких поводках, но длинные тоже взять, скребницы, щетки… Лишнего ничего не брать. Сам проверю. Ясно? Выступаем в 23.00. Разойдись!

Ночь ничем о себе не заявляла. Казалось, что солнце только-только зашло. Июньские дни самые длинные. Ох, как это мы поняли через несколько суток!

В колоннах повзводно, с собаками на коротких поводках мы стояли на разворошенной территории школы. Рвали душу сирены — опять воздушная тревога. Зарево над городом, словно утренняя заря, только еще дым багровыми клубами. Это горела нефть… Собаки, чувствуя что-то непривычное, крутились вокруг хозяев, то и дело путая поводками их ноги. Чей-то пес тоскливо завыл.

— Да тише ты! Сидеть!

— Прекратить разговоры с животными! Вас как учили? Только команда!

— Шко-ола-а! — донеслось от головы колонны. — …агом… арш!

Нет, не строем, не оттягивая носочек сапога и не очень держа равнение, тронулась колонна. За ней повозки с продуктами, какими-то вещами, походная кухня на паре лошадей. Это я заметил, оглянувшись на повороте дороги.

Так начался наш поход, да не поход — тяжелый, изнурительный отход, отступление…

Где фронт? Где части Красной армии, где же она даст, наконец, решающий бой, остановит немцев, погонит их назад, за границу? Когда? Ведь уже восемь суток! Восемь. И верно ли говорят, что немцы уже где-то под Ровно? А это километров 300 за Коломыей. Если так, то как же нам выбираться? Но почему тогда у нас тут боев никаких нет? Говорил кто-то, что вроде у города немцы выбросили десант с самолетов и одеты они были в нашу пограничную форму. Но их городская комендатура всех переловила. До нас и дело не дошло. А может быть, и не так? Может быть, на этом война и закончится? — Зачем же тогда отходить? Зачем же столько всего сожгли и бросили?

Вот такие мысли, путаясь, перебивая друг друга, вертелись в голове, и, наверное, не только у меня. Информации-то никакой у нас, рядовых, не было, сводок информбюро по радио никто не слушал. Где оно, радио-то? Не в казарме же у солдат.

Только вот кто-то где-то что-то услышит, то и приносили во взвод. А слухи-то один страшнее другого! И об отступлении, и об окружениях, и о немецких танках, о погибших заставах и разбомбленных эшелонах на железных дорогах. Такое и слушать-то было страшно, не то что обсуждать. О таком вслух и не говорили. Помилуй бог — провокация, паникерство! Да этого и быть-то не может! Не может!

А дома-то что? Уже две недели нет писем. Целых две недели. И о себе ничего не сообщишь. Предупредили нас: не пишите, почта-то все равно не работает!

И как повезло мне, что в военкомате отец не успел оформить освобождение меня от службы. А то что могло бы быть? Война, мобилизация, и шагом марш в какую-нибудь пехотную или другую маршевую часть. Все люди новые, все чужие. А здесь — свои, знакомые.

Через несколько дней узнали, что наше положение было далеко не из завидных. Немецкие и венгерские войска, окружая Коломыю, к вечеру 1 июля были на расстоянии 20 километров. Случайно оставался лишь один небольшой проход из кольца — несколько километров. Это и спасло нас. Если бы мы опоздали на несколько часов, пришлось бы вступать в бой, и кто знает, чем бы все это кончилось.

…Куда мы шли? Ясно было только одно — мы отходили на северо-восток, в сторону Киева. Маршрут поняли потом, когда проходили городки и села Западной Украины. Я старался запомнить их, а потом, как только представлялась возможность, записывал в своей маленькой записной книжечке. Коломыя — Городен-ка — это был наш первый ночной переход, прошагали почти 40 километров. 3 или 4 июля, где-то между Го-роденкой и Гусятином, перешли через Збруч — нашу старую границу.

Был жаркий, душный день. Дорога запружена машинами, повозками. По обочинам — люди. Сколько их? Задыхаясь от пыли, изнывая от немилосердно палящего солнца, шли бесконечной то редеющей, то опять густой цепочкой люди. Какие-то тачки, груженные домашним скарбом, собранным и напиханным как попало, — узлы, сундуки, самовары, иконы. Рядом коза или корова. Дети, испуганные, завязанные по самые глаза личики. Да кто из этих несчастных, сорванных войной, приближающейся артиллерийской канонадой со своих родных мест, знал, что и почему надо брать с собой при эвакуации? Да и слово-то «эвакуация» знали ли?

Да кто из нас, военных, знал, как надо отступать? Разве этому учили где-нибудь, когда-нибудь в каком-либо подразделении Красной армии?

Кое-где среди беженцев, в основном женщин, стариков, детей, группками по два-три человека, брели раненые красноармейцы. Головы, руки в повязках — в бинтах, давно уже потерявших естественный цвет. Хмурые, изможденные лица. На выгоревших гимнастерках белые пятна соли. Тощие, пропыленные вещмешки — сидоры. К брезентовым ремням на поясе подцеплены, невесомо болтаются фляги. Пустые.

По кюветам валялись брошенные каски, противогазы, лотки с какими-то маленькими минами. Не видно только лопат, маленьких, саперных. А вот простые крестьянские у пехотинцев мелькают. Это или выпросили, или реквизировали у хозяев, где-нибудь на ходу. Без лопаты пропадешь.

На обочинах грузовики — нет бензина. Чуть поодаль за кюветом лошадь на трех ногах. Одна нога перебита. Рядом вспухшие трупы еще двух лошадей. Воронки от бомб. Значит, здесь «поработали» немецкие асы.

И никакого движения навстречу.

Но где же основные силы? Где же части Красной армии? Сколько же можно отступать? Вот ведь и Збруч — старая граница. Здесь же должны быть укрепрайоны, доты. Мы так ждали, что уж здесь-то будет дан отпор…

Мы знали, что на границе строились новые укрепрайоны, но до завершения строительства было еще далеко, а вот того, что здесь, на старой границе, уже разрушали старые укрепления и что с них было снято все вооружение, этого мы, конечно, знать не могли.

Вдруг впереди и справа как-то внезапно, обвалом, рев моторов, и тут же чей-то истошный вопль: «Возду-у-у-х!» Прямо над нами пронесся краснозвездный ястребок. За ним три «мессера». Самолеты закружились в небе. В синеве почти тут же протянулись серебристые бегущие пунктиры и с запаздыванием часто-часто звуки выстрелов. Пулеметы.

Один самолет, не успели сообразить даже чей, окутался дымом, камнем полетел вниз, коснулся деревьев, грохнул взрыв. Из-за леска поплыл багрово-сизый гриб. Три «мессера», взвыв моторами, пронеслись над нами, развернулись и со стороны солнца один за другим сваливались в пике, строча из пулеметов. К счастью, выбрали себе цель, показавшуюся им важнее нашей колонны и толпы беженцев. А может быть, их мы не привлекли потому, что зеленых фуражек у нас на голове не было. Пилоточки запылённые. Распознали бы пограничников — быть бы нам желанной целью!