Борис Ардов - Table-Talks на Ордынке

И тут кто-то предложил:

— У меня есть кандидатура. Это — народный артист, орденоносец, член партии…

— Ну, кто же? — спрашивают. — Кто?

— Борис Эдер — с хлыстом и пистолетом! (В те годы Борис Эдер был самый известный укротитель львов.)

В конце концов, главным режиссером Художественного театра стал Михаил Николаевич Кедров, замечательный актер, человек весьма разумный, да и характера ему было не занимать.

В свое время меня поразил такой рассказ о Кедрове. Без согласования с ним его включили в список кандидатов в депутаты Моссовета. Было это при Сталине, и тогда никому бы в голову не пришло отказаться от баллатировки. А Кедров отказался. И настоял на своем. При этом он доставил комиссии по выборам множество хлопот, ибо список кандидатов был уже согласован с начальством и отпечатан. А составлялся он по алфавиту, и после отказа Кедрова пришлось искать кандидата, чья фамилия начиналась бы на «Ке», так как ее надо было вставить между, условно говоря, «Карповым» и «Киселевым»…

Когда я поступил в студию при МХАТе М. Н. Кедров был руководителем нашего курса. Занятия он вел замечательно. Я запомнил на всю жизнь один из его афоризмов:

— Искусство, оно, как велосипед — на нем ни стоять на месте, ни ехать назад нельзя. Только — вперед.

У Кедрова была стойкая неприязнь к актеру Борису Ливанову. В те годы, когда Кедров был главным режиссером театра, Ливанов мечтал сыграть Отелло. Как-то он подослал к Михаилу Николаевичу своих клевретов. Те говорят:

— Хорошо бы в нашем театре поставить «Отелло»…

Кедров им отвечает:

— Не вижу исполнителя для заглавной роли.

— Как же? А Борис Николаевич Ливанов?..

— Так это никакой не будет Отелло… Это будет черномазый Ноздрев…

(Ноздрев — одна из лучших ролей Ливанова.)

Во время войны Художественный театр был эвакуирован, если не ошибаюсь, в Казань. По прибытии в этот город актеры попали на банкет, который им устроило местное начальство, и там спиртное лилось рекою.

Утром Борис Ливанов с каким-то своим приятелем мучились с похмелья головной болью. А раздобыть выпивки было затруднительно — город незнакомый, на базаре водка — тысяча рублей за литр. И вот актеры решились зайти в аптеку, а там, пользуясь славой МХАТа и своим обаянием, раздобыть у управляющего немного спирта…

Войдя в аптеку, артисты обратили внимание на человека, по виду явного алкоголика. Тогда они решили последить, что именно он станет покупать, и, быть может, последовать его примеру.

А этот человек тем временем подошел к прилавку и попросил несколько флакончиков пантокрина. Затем он отошел к столику у стены и стал свои пузырьки раскупоривать.

Актеры приблизились к нему, и один из них деликатно осведомился:

— Простите, пожалуйста… Это от какой болезни лекарство?

Пьяница тем временем откупорил все флакончики и стал опоражнивать их один за другим.

— А… кто… его… знает, — отвечал он, перемежая слова глотками, говорять… против беременности…

Актер В. Белокуров явился в свитере, на котором красовалась одна поперечная линия на уровне груди. Ливанов сказал:

— Володя, это что у тебя — линия налива?

Про того же Белокурова, когда тот стал преподавать актерское мастерство, Ливанов говорил:

— Профессор Белокуров. Прием от 500 до 800 граммов водки в день.

К Ливанову подходит молодой застенчивый актер:

— Борис Николаевич, я вас видел в «Мертвых душах»… Как же вы замечательно играете…

— Спасибо, братец, — отвечает Ливанов, — какой ты невзрачный, а какой талантливый…

— Только во втором акте, — продолжает молодой человек, — есть такой момент… Вы берете несколько неверный тон…

— Какое ты, братец, однако же г…… - перебивает его Ливанов и уходит.

Во МХАТе шел спектакль «Чрезвычайный посол», пьеса была основана на биографии А. М. Коллонтай. В главной роли выступала А. И. Степанова, дама весьма норовистая. Как-то придя в театр, Ливанов на несколько минут вышел в зал и посмотрел кусочек этого спектакля. Отзыв был такой:

— Змея чрезвычайного посола.

На доске объявлений во МХАТе появилась такая бумажка:

«Б. Н. Ливанову зайти в художественную часть».

Он взглянул на доску и произнес:

— Бред какой-то! Художественное целое вызывают в «художественную часть»…

Ливанов пьет водку, ну, например, с тем же Белокуровым.

— Володя, — говорит он собутыльнику, — ты — гениальный актер. Таких актеров, как ты у нас в театре нет… Да, что там в нашем театре — в Москве нет… И в Союзе — нет… Ты — великий человек… Давай, за тебя выпьем… Они чокаются и пьют.

— Ну, — после паузы произносит Ливанов, — теперь ты мне это говори…

В семидесятые годы Ливанов возмечтал стать художественным руководителем театра. Но к его крайнему огорчению начальство назначило на этот пост Олега Ефремова. Этого ему Ливанов до самой своей смерти не простил. Изредка появляясь в театре, главным образом, чтобы получить свое жалованье, Ливанов обязательно проходил мимо ефремовского кабинета и во весь свой могучий голос пел;

— Враги сожгли родную мхату…

В начале века весьма известным в России гастролером был актер Мамонт Дальский. Слава его была несколько скандальной, он вечно попадал во всевозможные истории и устраивал дебоши. Как-то пришлось ему гастролировать в одном из городков на Украине. Он должен был выступить в роли Гамлета. Спектакль был готовый, мизансцены — незамысловатые, а потому не было ни одной репетиции.

Как и полагается, в самом начале представления на сцене появился артист, изображавший тень отца, и он заговорил с сильным малороссийским акцентом:

— Хамлету, сынку мый…

Услыхав такое, Мамонт Дальский взглянул на публику и сказал:

— А ну вас на хер с такой родней!.. После этого он повернулся и ушел со сцены.

В свое время в Московском театре Сатиры играл артист Н. М. Плинер. Он был не только одаренным драматическим актером, но и с успехом выступал на эстраде.

До революции Плинер работал в варьете, и у него была такая афиша:

В каком-то городе тот же самый антрепренер, которому принадлежало варьете был и хозяином драматической труппы. И вот однажды заболел актер, играющий в «Ревизоре» роль Осипа. Тогда антрепренер просил Плинера выступить вместо захворавшего коллеги. Тот, разумеется, согласился. Затем он купил четверть водки и отправился к наборщикам в местную типографию.

— Ребятки, — сказал им Плинер, — вы уж меня в афише не обидьте…

— Какой разговор, — сказали наборщики. — Будьте покойны, Николай Матвеич!..

И вот в городе появилась такая афиша:

Антон Антонович Сквозник-Дмухановский, городничий — г-н Зерцалов