Михаил Ардов - Возвращение на Ордынку
- Название:Возвращение на Ордынку
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Инапресс
- Год:1998
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Михаил Ардов - Возвращение на Ордынку краткое содержание
Михаил Ардов в своей новой книге обращается к животрепещущим вопросам, волнующим любого человека, кому дорога русская культура. Это становление творческих и человеческих биографий великих писателей и поэтов и острые проблемы современной православной церкви. Под его пером возникают портреты современников и разворачиваются ситуации, коим он был свидетелем и соучастником. Читатель снова попадает на «Легендарную Ордынку», в дом, где в послевоенные годы и до самой своей кончины живали Анна Ахматова, и где встречались другие выдающиеся личности. Михаил Викторович Ардов (род. в 1938 г.) — окончил факультет журналистики МГУ, работал на радио. Известный мемуарист и публицист, автор нескольких книг.
Возвращение на Ордынку - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
«Уладить книгу Шверубовичу
<���…>
Звонила Виленкину о Вадиме» (
стр. 258).Шверубович — настоящая фамилия актера Василия Ивановича Качалова, ее и носил сын артиста Вадим. А Виталий Яковлевич Виленкин — один из «ученых евреев» при Художественном театре — был с этим семейством особенно близок.
В этой связи мне вспоминается, как Ахматова, обучая нас с младшим братом вести себя прилично за столом, рассказывала такую историю. На званом обеде вместе с нею были В. И. Качалов и молодой еще В. Я. Виленкин, который машинально крутил в руках свою вилку. Качалов сказал:
— Виталий Яковлевич, сколько раз я говорил вам, что вилка — не трезубец Нептуна.
Поразительное описание знакомства с Мариной Цветаевой (июнь 1941 года): первый день — встреча на Ордынке, второй — у Н. И. Харджиева. И там — такое:
«Все идет к концу. Марина, стоя, рассказывает, как Пастернак искал шубу для Зины и не знал ее размеры, и спросил у Марины, и сказал: „У тебя нет ее прекрасной груди“»
(стр. 278).В этих строчках содержится изумительная новелла под названием «Три великих поэта и бюст Зинаиды Николаевны». Один — сказал, другая — запомнила, а третья — записала.
И вот жуткий финал этого отрывка:
«Мы вышли вместе <���…>. Светлый летний вечер. Человек, стоявший против двери (но, как всегда, спиной), медленно пошел за нами. Я подумала: „За мной или за ней?“»
Я вспоминаю, как еще в пятидесятых годах Ахматова чувствовала постоянную слежку. Иногда, если мы шли по улице, она указывала на шпиков, которые ее сопровождали…
Именно этим объясняется то обстоятельство, что записные книжки появились у нее лишь в самом конце пятидесятых, во время хрущевской оттепели. Я помню, она говорила нам:
— Вы себе не представляете, как мы жили. Мы не могли завести книжку с номерами телефонов… Мы дарили друг другу книги без надписей…
«Меж тем, как Бальмонт и Брюсов сами завершили ими же начатое (хотя еще долго смущали провинциальных графоманов), дело Анненского ожило со страшной силой в следующем поколении. И, если бы он так рано не умер, мог бы видеть свои ливни, хлещущие на страницах книг Б. Пастернака, свое полузаумное „Деду Лиду ладили…“ у Хлебникова, своего раешника (шарики) у Маяковского и т. д.».
(стр. 282).Я не мог знать этой записи в шестидесятых годах, но однажды поделился с Ахматовой своим впечатлением о стихах Анненского «Прерывистые строки»:
Зал…
Я нежное что-то сказал,
Стали прощаться,
Возле часов у стенки…
Губы не смели разжаться,
Склеены…
Я выразил мнение, что это предвосхищает мазохистские поэмы Маяковского. Анна Андреевна отозвалась об Иннокентии Федоровиче:
— Он всех нас содержал в себе. Я первая это заметила.
Попутно вспоминаю то, что Ахматова говорила об известном пассаже из поэмы Маяковского «Во весь голос»:
Мне
и рубля
не накопили строчки,
краснодеревщики
не слали мебель на дом.
И кроме
свежевымытой сорочки,
скажу по совести,
мне ничего не надо.
Вот ее слова:
— Он даже не знал, какая это в наше время роскошь — иметь каждый день чистую рубашку.
«Про „Оду“ — совершенно неверное суждение о ее близости к „Вакханалии“. Здесь (т. е. в „Оде“) — дерзкое свержение „царскосельских“ традиций от Ломоносова до Анненского и первый пласт полувоспоминаний, там (у Пастернака) описание собственного „богатого“ быта»
(стр. 297).Пастернаковскую «Вакханалию» Ахматова активно не любила, а потому так протестует против сравнения этих стихов с ее собственной «Царскосельской одой». Анна Андреевна даже придумала нечто вроде пародии на Пастернака:
Поросята в столовой,
Гости, горы икры…
По соседству в столовой
Зелень, горы икры,
В сервировке лиловой
Семга, сельди, сыры.)
«Владислав Ходасевич (отзыв и из мемуаров. — Селедки)»
(стр. 359).Осенью шестьдесят второго года я впервые прочел книгу Ходасевича «Белый коридор». В частности, он там описывает, как ему пришлось в голодном Петрограде торговать селедкой. (Каждому писателю тогда выдали полмешка селедки, и В. Ф. пошел ее продавать, чтобы купить себе масла.) Приступая к торговле, Ходасевич вдруг увидел, что неподалеку от него из такого же точно вонючего мешка селедку продает Ахматова. При первой же встрече я пересказал это Анне Андреевне, она выслушала и произнесла:
— Вполне могло быть.
О Н. С. Гумилеве: «…от бедной милой Ольги Николаевны Высотской даже родил сына Ореста (13 г.)»
(стр. 361).Году эдак в шестьдесят пятом я пришел домой к Льву Николаевичу, у него сидел гость. Хозяин нас познакомил. Это был Орест Николаевич Высотский, Орик, как его называли люди близкие, и Ахматова в том числе.
А затем произошла некоторая неловкость. Я вспомнил и рассказал, как в 1956 году в Москве старая поэтесса Грушко с изумлением и любопытством разглядывала Льва Николаевича. А Ахматова, узнав об этом, сказала:
— Ничего удивительного. У нее был роман с Николаем Степановичем, а Лева так похож на отца.
Не успел я это произнести, как Орик с горячностью стал возражать:
— Это я похож на отца! Лева совсем на него не похож!.. Почему Анна Андреевна так сказала?.. Все говорят, что я на него похож!..
А Лев Николаевич дипломатично молчал.
«Вчера была Маруся. Как всегда чудная, умная и добрая. Я никогда не устану любоваться ею, как она сохранила себя — откуда эта сила в таком хрупком теле»
(стр. 368).Тут надобно заметить, что покойная Мария Сергеевна Петровых была родною племянницей (дочерью брата) самого стойкого и непримиримого к большевикам новомученика — Иосифа, митрополита Петроградского. Однако же об этом родстве она никогда при мне не говорила. Помню, только один раз она посетовала, что Корней Чуковский позволил себе какие-то антиклерикальные выпады.
— В двадцатом веке, — сказала мне Мария Сергеевна, — после того, что сделали в нашей стране с духовенством, это вовсе неуместно.
И еще один свой разговор с М. Петровых я запомнил. Мы обсуждали только что вышедшие из печати воспоминания об Ахматовой, которые написала М. И. Алигер. Там есть некая пространная казенно-патриотическая речь, которую будто бы произнесла Анна Андреевна в присутствии мемуаристки.
— Миша, — сказала мне Мария Сергеевна, — мы с вами оба знали Ахматову. Она не имела обыкновения изъясняться монологами.
«Среда: Миша, Наташа с дочкой, Люба, Толя. У Виноградовых. 7 1/2 (Машинистка)»
(стр. 370).В пятидесятых годах мой отец и Ахматова пользовались услугами машинистки, которая жила в одной из соседних квартир тут же — на Ордынке. Звали ее, помнится, Мария Исаевна. Работу свою она делала вполне пристойно, но был у нее известный недуг — она крепко выпивала.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: