Array Коллектив авторов - Ф. В. Булгарин – писатель, журналист, театральный критик

Как пример «читательского суда» над героем повести можно упомянуть историю Эраста после разлуки с Лизой и его решение жениться на богатой вдове, после которого Лиза бросается в пруд. Читателю задается риторический вопрос: «Но все сие может ли оправдать его?» (Там же. С. 618), ответа на который Карамзин не дает.

«Два мира – идеальный и реальный – противопоставлены друг другу в сознании Карамзина. В поисках гармонии писатель обращается к отдаленной эпохе: временнáя дистанция как бы призвана снять трагическое противоречие между вымыслом и реальностью» ( Кочеткова Н. Д. Указ. соч. С. 752).

См.: Рейтблат А. И. Видок Фиглярин (История одной литературной репутации) // Рейтблат А. И. Фаддей Венедиктович Булгарин: идеолог, журналист, консультант секретной полиции. С. 31–32.

Булгарин Ф. В. Соч. М., 1990. С. 41.

Булгарин Ф. В. Соч. С. 95–96.

См.: Зорин А. Появление героя: из истории русской эмоциональной культуры конца XVIII – начала XIX века. М., 2016. С. 7.

См.: Он же . Импорт чувств: к истории эмоциональной европеизации русского дворянства // Российская империя чувств: подходы к культурной истории эмоций. М., 2010. С. 117–130; см. также: Vinitsky I. Vasily Zhukovsky's Romanticism and the Emotional History of Russia. Evanston, Ill., 2015.

Дидактическая направленность французских сентиментальных романов, восходящая к Ричардсону и Руссо, отмечена в статье: Bercegol F. Le Roman sentimental: bilan et perspectives // Métamorphoses du roman sentimental. XIXe – XXIe siècle / Dir. F. Bercegol, H. Meter. Paris, 2015. Р. 34–37. Французские язык и литература оказали влияние на писательскую деятельность Булгарина, особенно в ее ранний период (см.: Глушковский П . Указ. соч. С. 62).

О записке Пушкина «О народном воспитании» и о сходстве политических стратегий Пушкина и Булгарина в период после 1825 г. см.: Рейтблат А. И. Пушкин как Булгарин // Рейтблат А. И. Фаддей Венедиктович Булгарин: идеолог, журналист, консультант секретной полиции. С. 85–90.

См.: Келли К. Право на эмоции, правильные эмоции: управление чувствами в России после эпохи Просвещения // Российская империя чувств. С. 60.

Карамзин Н. М. О книжной торговле и любви к чтению в России // Карамзин Н. М. Избр. соч.: В 2 т. М.; Л., 1964. Т. 2. С. 178–179.

Булгарин Ф. В. Памятные записки титулярного советника Чухина… С. 114.

Идея воспитания человека как рационального воздействия на иррациональные аспекты человеческой натуры, восходящая к Руссо и Дидро, позволяет, на наш взгляд, говорить о сентиментализме Булгарина как о симптоме его ориентации на идеи Просвещения. Подробное обсуждение вопроса о взаимосвязи литературного сентиментализма и позднего Просвещения выходит за рамки этого исследования.

Склонность Булгарина к восклицательным знакам была саркастически отмечена Пушкиным: «Г-н Булгарин в предисловии к одному из своих романов уведомляет публику, что есть люди, не признающие в нем никакого таланта. Это, по-видимому, очень его удивляет. Он даже выразил свое удивление и знаком препинания (!)…» ( Пушкин А. С. Записки Чухина, сочин[ение] [Фаддея Булгарина] // Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: В 16 т. М.; Л., 1949. Т. 12. С. 10).

Булгарин Ф. В. Летняя прогулка по Финляндии и Швеции в 1838 году. СПб., 1839. Ч. 1. С. 43–44.

Там же. С. 130.

Festa L. Sentimental Figures of Empire in Eighteenth-Century Britain and France. Baltimore, 2006.

«Сентиментальность достигает наибольшей популярности в момент, когда категории национальных, этнических и культурных различий оказываются в наибольшей опасности ‹…› из-за характерной для нее структуры читательской идентификации. Сентиментальная форма создает замкнутые сообщества . Сентиментальные тропы предоставляют способы для воображения коллективных отношений в эту эпоху, потому что они создают видимость похожести, поддерживая при этом формы национальных, культурных и экономических различий ‹…›. Сентиментальность ‹…› конструирует объект, с которым мы солидаризируемся, и ретроспективно полагает его понятным (и похожим на нас), таким образом скрывая работу, потраченную на создание объекта по нашему же подобию» (Ibid. P. 51).

Булгарин Ф. В. Соч. С. 366.

Келли К. Указ. соч. С. 62–67. Сдержанность, приписываемая высшим слоям населения, представляется сомнительной в контексте многочисленных булгаринских восклицательных знаков и открытой эмоциональности персонажей его романов.

В процитированном выше эссе «О книжной торговле и любви к чтению в России» Карамзин пишет, что сентиментальные романы читают дворяне, возможно провинциальные или мелкопоместные, и, следовательно, «слезы, проливаемые читателями», текли в эпоху Карамзина в первую очередь у этой прослойки читательской публики, а не у купцов, мещан или социального окружения самого Карамзина. Булгаринские персонажи (как мужчины, так и женщины), ориентированные на публику из среднего класса, слез не стыдятся. Следует также отметить, что театральная публика первой трети XIX века, среди которой было больше разночинцев, чем среди читателей романов того времени, свои эмоции выражала, видимо, более открыто, чем дворянская прослойка читательской публики. См.: Купцова О. «Экзажерация чувств»: особенности эмоциональных реакций русской театральной публики 1830–1840-х годов // Российская империя чувств. С. 131–143.

Головина Т. Голос из публики: (Читатель-современник о Пушкине и Булгарине) // Новое литературное обозрение. 1999. № 40. С. 11–16; Pickering Antonova K. An Ordinary Marriage: The World of a Gentry Family in Provincial Russia. Oxford, 2012. С. 89–90, 112–118. (См. также статью Т. Головиной в настоящем сборнике. – Примеч. редактора .)

«Вот уже десять лет как я живу в маленьком лифляндском городке. Ни одно облачко не затмило, до сих пор, моего домашнего счастья. ‹…› Бог благословил меня здоровыми детками, и расходы мои здесь так малы, что я надеюсь оставить им порядочный кусок хлеба. Все мои радости, все наслаждения сосредоточены в семье моей» (Записки Чухина. С. 125).

Ср.: «Для Булгарина Карлово выступало реализацией сентименталистской утопии о жизни на природе и в гармонии с ней, вдали от мирского шума, где можно общаться с друзьями и лучшими, избранными книгами» ( Рейтблат А. И. «Из городов бежал я…»: Булгарин в Карлове // Рейтблат А. И. Фаддей Венедиктович Булгарин: идеолог, журналист, консультант секретной полиции. С. 254).

Ср.: «Карамзин охотно говорил по-русски, и говорил прекрасно. Иностранные языки он употреблял только с иностранцами. В его речах не было изысканных выражений и ссылок на авторов, столь утомительных в разговоре; но речения его сами по себе имели полноту и круглость; он никогда не изъяснялся отрывисто. Соблюдая вообще хладнокровие в разговоре, он воспламенялся только, когда речь заходила о России, об истории и об его старинных друзьях» ( Булгарин Ф. В. Встреча с Карамзиным // Булгарин Ф. В. Соч. С. 673–674).