Андрей Шадрин - Игры в лабиринте

«Отчий» дом

Я на улице в незнакомом городе. С собой у меня только мешок из-под сахара, в который были сложены мои немногочисленные вещи, и папка с документами. В ней – выписка о том, где я родился и как попал в детдом, фотографии, грамоты за участие в мероприятиях, полученные в то время, когда еще ничто не предвещало беды. Среди бумаг я обнаружил адрес дома, где живут мои родственники.

Больше всего мне не хотелось туда идти. От приездов матери в детдом до сих пор оставался неприятный осадок на душе. Но и что делать дальше, я не знал. Как вести себя в этой жизни? У меня тогда сформировалось четкое убеждение: любое сделанное тобой добро не увенчается успехом. Да и слишком я тогда уже сжился с созданным мною же образом жестокого сорвиголовы. Отказаться от него, пересмотреть себя казалось невозможным.

В то время я считал, что мягкость характера делает тебя зависимым от того, кто сильнее тебя. Для меня это было недопустимо. Дать слабину – значит, попасть под влияние массы, стать частью стада, которым кто-то руководит. Быть овцой, соглашаться, даже если у тебя другое мнение, – не по мне.

Я долго думал, но все же решился пойти по этому адресу. Спрашивая у прохожих дорогу, через час-другой вышел к двухэтажному дому, в котором жили мои родственники. Что-то все еще удерживало меня, поэтому я еще какое-то время гулял в парке неподалеку.

Наконец, я подошел к подъезду, сел на лавочку и стал ждать неизвестно чего. То ли просто тянул время, то ли боялся. Ноги стали ватными и не давали сдвинуться с места. Меня трясло.

Все это время, пока я пытался справиться с волнением, во дворе рядом с домом полол грядки пожилой мужчина. Когда он направился в сторону нужного мне подъезда, я окликнул его и спросил, в какой квартире живут Шадрины. Мужчина обернулся и недовольным тоном ответил вопросом на вопрос: «А тебе зачем? Ты кто такой?». А потом добавил почти про себя: «Замучили уже, шпана проклятая».

Я еще больше напрягся, но ответил, что меня зовут Андрей Шадрин, и здесь должны жить мои родственники. Услышав это, дед схватился за сердце, подошел ко мне, крепко обнял, как родного, и заплакал: «Какой же ты стал, как вырос, внучек! Мы с бабушкой каждый день о тебе вспоминаем. Так скучали по тебе!». Мы присели, после чего дедушка рассказал, что я был у них самым любимым внуком. Мы помолчали, а потом он пригласил меня в дом пить чай.

Первое, что бросилось мне в глаза, – наполовину выломанная входная дверь. Меня это встревожило. Беспокойство усилилось, когда я зашел внутрь и почувствовал сильный запах растворителя, от которого тут же начало тошнить. «Вы ремонт что ли делаете?», – спросил я деда, надеясь, что он развеет мои опасения. Но в ответ услышал, что ремонта здесь уже несколько лет не было. «Я сначала и вовсе подумал, что ты один из этих наркоманов, что сюда постоянно ходят», – добавил дедушка.

В комнате я обнаружил лежащую на кровати бабушку. Оказалось, что у нее парализованы ноги. «Смотри, Рая, кто приехал!», – окликнул ее дед. Женщина повернулась в нашу сторону, увидела меня и начала рыдать, просить прощения за то, что не уберегла от детдома. По ее словам, оставить меня они не могли, так как мне было тогда два с небольшим года.

«Любила я тебя больше всех, – сказала она, крепко сжимая мою руку. – Помню, иду как-то с работы и вижу тебя на улице, маленького совсем – ползаешь по снегу в чем мать родила, в одних валенках. Схватила я тебя тогда, побежала домой, а мать твоя пьяная спит. Растолкала ее, сказала, что опять нашла тебя во дворе, а она только пробормотала что-то и дальше спать. Ты ходить еще не умел, а уже часто уползал из дому на улицу. Как будто знал, что тебе тут не место».

После того, как мать посадили в тюрьму, всех детей, кроме самого старшего, Миши (он тогда уже ходил в школу), отправили в детдом. «Я долго переживала, плакала, скучала по вам, – продолжила бабушка. – Но приехать не могла: далеко очень, да и здоровья совсем не стало. Потом мать твоя вернулась из тюрьмы, а немного погодя – и сын мой, Василий, брат твоей мамы и твой дядя. Тоже непутевый совсем».

Дальше – больше. Бабушку положили в больницу, так как у нее отказали ноги. Работать она больше не могла и жила на одну пенсию. Как и дед. Насколько позволяли силы, он обрабатывал небольшой участок в три квадрата во дворе, садил картошку. Но еды все равно не хватало, так как все, что вырастало, выкапывали наркоманы. Да и мать не гнушалась такой закуской. После освобождения она стала пить еще больше. Вдобавок к этому дядя Василий начал приводить толпы незнакомых людей. Тогда-то, по словам бабушки, и появился в квартире этот странный едкий запах. «Устала я от них. Умру скоро, – тихо проговорила она. – Тебя вот увидела наконец-то, и слава Богу. А то думала, уже и не встретимся».

Я в недоумении слушал этот рассказ, не в силах сказать ни слова. В голове не укладывалось… Разве таким должен быть отчий дом?

Страшная квартира

Мои раздумья прервал шум в прихожей. Тихо, без слов и разговоров, в квартиру вошла группа мужчин. Вдруг один из вошедших воскликнул: «Смотрите, да это же Андрей!». Я ничего не ответил и продолжал сидеть на стуле, как прикованный. Позже выяснилось, что это и был мой старший брат Михаил, который остался под опекой бабушки и дедушки. Я его никогда не видел и не узнал. Пока я пребывал в растерянности, парень ушел в другую комнату.

Ни приветствия, ни рукопожатия, ни вопросов о том, где я был, как у меня дела, что я вообще тут делаю. Не ожидал, что наша встреча пройдет именно так. Вскоре жуткий запах растворителя усилился. Я не мог его выносить, закрыл двери в комнату бабушки и вышел на улицу, но потом вернулся и подошел к брату. Голос у него был странный. С ним явно было что-то не так. Все там, как я узнал позже, сидели на игле, и мой дядя в том числе. Михаил что-то пытался мне говорить, но я не понимал ни слова и только следил за тем, как он безуспешно пытается удержать одурманенную голову, которая постоянно падала на грудь.

Я не стал слушать его бред и ушел в соседнюю комнату. Мужчины в наколках, раздетые по пояс сидели, как один, уронив головы. Вонь была невозможная. Я открыл окно и высунулся на улицу. Мне не верилось, что это – дом, где я родился, место, куда я шел пусть в слабой, но все-таки надежде найти семью.

Вдруг раздался стук. Я насторожился: неужели снова наркоманы? Открывать дверь пошел дед. В квартиру шумно, со словами «Чего так долго, старый?» зашла какая-то женщина и пошла на кухню. Кто на этот раз? Через минуту я увидел женщину бандитского вида: один глаз совсем слепой, жуткий запах перегара. Передо мной стоял человек, которого я ненавидел больше всего, – моя мать. Она потянулась ко мне, чтобы обнять, но я оттолкнул ее руки. Не особо расстроившись, она налила себе водки и начала рассказывать про свои «подвиги» – где была, что делала. Мне хотелось одного: бежать оттуда и никогда не возвращаться. Останавливало только то, что я переживал за судьбу бабушки с дедушкой. Да и идти было некуда.