Михаил Дёмин - Блатной (Автобиографический роман)

— Стало быть, Филоновский, — начал я, — существует?…

— Существовал, — отрывисто бросил Хозяин.

— Ага, — сказал я, — так…

— Давайте-ка не будем отвлекаться! — он потянулся к бумагам. — В дополнение к указанной справочке имеется еще и другая — самая важная для вас. Заметьте, — он поднял палец, — самая важная! Это заключение медицинской комиссии. Здесь указано, что Филоновский, в результате перенесенной им фронтовой контузии, страдает нервическими припадками и временной потерей речи, — и он протянул мне справку — новенькую, похрустывающую, испещренную подписями и штампами. — Ну как? Годится такой вариант?

— Да вроде бы, — сказал я, вертя ее в пальцах и разглядывая пристально. — Я, признаться, в этом не очень-то разбираюсь. Но, судя по всему…

— Судя по всему, голубчик, — проговорил Хозяин, — трудный вы человек, вот что я вам скажу. Экий вы, право! Нельзя быть таким скептиком. Другой бы этот документ с руками оторвал, от восторга рыдал бы.

— Да я почти и рыдаю, — сказал я.

— Ну, ну, — поморщился он, — ладно. Смотрите теперь сюда, — он зашуршал бумагами. — Вот здесь аттестат, а это послужной список. Словом, целое досье. Собрать его, поверьте, было нелегко. Пришлось привлечь к делу многих нужных людей, а сейчас это рискованно. Мы вообще таким путем идем редко, крайне редко, — и, помедлив несколько, он добавил негромко, сумрачно, с хрипотцой: — Боюсь, однако, что скоро и этот путь будет для нас отрезан. Увидите Копченого — так и передайте ему!

— Ладно, — ответил я.

Я ответил, не задумываясь, машинально. Но тут же вздрогнул, охваченный беспокойством: смысл сказанных Хозяином слов дошел до меня не сразу, и, когда я, наконец, уловил его, меня всего словно бы обдало тревожным холодком.

— Постойте, постойте, — заговорил я поспешно, — я что-то не понял… Вы сказали: я увижу Копченого?

— Непременно.

— Вот как! Но когда? И где?

— Скорее всего, в Перемышле, — пожал плечами Хозяин, — там, куда отправляют всех репатриантов… А что? — он вдруг прищурился. — Разве вас об этом не предупреждали?

«Ах, черт возьми, — подумал я, — вот так сюрприз. Вероятно, он все же считает меня своим. Считает таким же, как и сам он… Потому он и говорит со мной столь доверительно! И, пожалуй, не стоит с ним откровенничать, разубеждать его — нет, не стоит. Откровенность сейчас была бы для меня опасной».

— Как вам сказать, — пробормотал я, — не то, чтобы меня предупредили… Но я, признаться, считал, что это произойдет в другом месте. А впрочем, все это не столь уж важно. Значит, в Перемышле! Что ж, пускай. Только где его там искать?

— Он вас сам найдет, — заявил, поднимаясь, Хозяин. — Об этом можете не заботиться.

И потом — уже уходя — взявшись за ручку двери:

— Итак, до завтра. Утром мы с вами еще обсудим кое-какие дополнительные детали… А пока вы тут посмотрите все, вникните, постарайтесь, как говорят актеры, войти в роль!

Хозяин ушел, пожелав на прощание спокойной ночи… Однако ночь предстояла мне весьма хлопотливая.

Да и в самом деле, о каком спокойствии могла теперь идти речь? Дела мои складывались скверно. И больше всего удручала меня предстоящая встреча с Копченым. Будь он простым честным уголовником или контрабандистом, все бы, конечно, выглядело по-иному. Я, пожалуй, был бы только рад такому совпадению; без провожатого мне все равно там не обойтись… Но в том-то и дело, что он оказался не жуликом, а разведчиком, матерым шпионом. А у этих людей свои, особые интересы… «Ох, темно все, сомнительно, опасно, — размышлял я в тоске. — Уже сейчас, если вдуматься, я нахожусь у него в руках, а что же будет дальше — за кордоном, на чужой стороне?»

Я чувствовал, что запутываюсь, вязну. И если вовремя не выберусь из этого омута, потом уже будет поздно… Надо было бежать, выбираться, не теряя ни единой минуты и уж тем более не дожидаясь утра.

Утром вы меня уже не получите, — думал я, разыскивая портянки, вбивая ноги в тесные сапоги. — «Дополнительные детали» придется вам обсуждать с кем-нибудь другим.

Я торопливо оделся, сгреб с постели документы, оставленные Хозяином, сложил их и сунул под подушку.

Прощай, Моисей Филоновский! Так нам и не удалось с тобой породниться…

Затем осторожно, опасливо я выглянул в коридор.

Там было темно и тихо. Лишь где-то в отдалении слышалось невнятное всхлипывание. Женский этот, жалобный, сочащийся из мрака голос показался мне знакомым. Пройдя несколько шагов по коридору, я помедлил, прислушался и понял: плакала Тарасовна.

Она плакала глухо, несмело и горестно… О чем? Бог весть. Но этот ее плач как бы подчеркивал ощущение тревоги и неотвратимость близкой, нависшей над домом беды.

Умеряя дыхание, стараясь не шуметь, я прокрался мимо ее каморки. Здесь коридор изгибался; за поворотом находилась кухня, а рядом с нею — дверь, ведущая в огород.

Этим ходом я пользовался частенько и мог теперь свободно ориентироваться здесь во тьме. Минуту спустя я уже был на улице, на воле…

Пройдя переулок (на всякий случай я держался в тени заборов, обходя открытые, затопленные луною места), я встал на углу и обернулся, стараясь разглядеть очертания покинутого дома.

Здание было видно смутно, неотчетливо; на фоне неба выделялся только острый гребень крыши. Над гребнем висела низкая ущербная луна. А где-то под этой кровлей, в кромешной мгле, плакала женщина…

Какое-то время я стоял так, мысленно прощаясь с этим домом, и с его обитателями, и со всеми своими надеждами. Потом повернулся и тотчас же замер, вжимаясь спиною в шершавые доски забора.

Кто- то дышал поблизости, шевелился, похрустывая щебнем. Кто-то здесь был — и не один! Всем существом своим, всеми нервами ощутил я присутствие чужих людей; они находились совсем рядом, в нескольких шагах от меня. И так же, как и я, они таились в тени забора, прятались. Но от кого? Зачем?

Поначалу я предположил было, что это бендеровский пикет, сторожевое охранение, на всякий случай выставленное Хозяином… Но тут же сообразил, что если бы это было так — я непременно должен был бы знать об этом. Ведь не ради же меня, в самом деле, торчали они здесь!

Нет, это были сторонние, пришлые люди. И появились они неспроста. Что-то они затевали.

«Неужто чекисты?» — подумал я, содрогнувшись. И тотчас же до меня донесся торопливый шепоток; судя по голосам, переговаривались трое.

— Ну как там? — спросил один.

— Да все тихо, — прошептал другой, — спят, должно…

— А может, и не спят, — с коротким смешком отозвался еще один голос — низкий, надорванный и сипловатый, — сидят, помалкивают, как мыши в норе… Да это, в общем, неважно. Все равно накроем.

Они помолчали. Затем кто-то сказал, позевывая:

— Закурить, что ли…