Григорий Дольников - Летит стальная эскадрилья

Необычайно велик был успех полка в битве над Кубанью. За два месяца напряженных воздушных боев летчики сбили 118 фашистских самолетов! Особо отличившимся пилотам - братьям Борису и Дмитрию Глинка, Павлу Берестневу, Николаю Кудре и Дмитрию Ковалю было присвоено звание Героя Советского Союза. По два-три ордена получили летчики Николай Лавицкий, Михаил Петров, Иван Бабак, Василий Шаренко, Гедалий Микитянский, Дмитрий Шурубов, Виктор Островский... Но поредел и летный состав полка. Навсегда остались в кубанской земле мужественные воздушные бойцы Дмитрий Коваль, Николай Кудря, Владимир Канаев, Иван Шматко, Николай Кудряшов, Александр Поддубский.

О гибели Шматко, Поддубского и Кудряшова подробно рассказал в своей книге "Звезды на крыльях" один из лучших летчиков полка, мой боевой учитель и друг Иван Ильич Бабак. Вот как описывает он тот памятный бой:

"Время патрулирования группы над отведенным участком линии фронта - это было северо-западнее Красноармейской - подходило к концу... А в стороне, как назло, появилась четверка "мессеров". Когда мы развернулись, чтобы следовать на свой аэродром, они устремились за нами, чтобы атаковать с задней полусферы. Тогда ведущий группы Петров дал команду развернуться и перестроиться в боевой порядок для атаки. "Мессеры" начали явно уклоняться от боя. Но здесь мы заметили, что чуть выше, в стороне, находится еще восемь истребителей, которые готовятся к атаке с верхней полусферы. Когда наша группа стала принимать соответствующий боевой порядок, чтобы контратаковать эту восьмерку на встречных курсах выше - теперь сзади! - мы увидели еще одну группу немецких самолетов, тоже подготовившихся к атаке. Стало ясно: четверка "мессеров" должна была отвлечь внимание наших летчиков, атаковать же противник собирался другими, значительно большими силами. Бой предстоял тяжелый: противник имел значительный численный перевес и тактическое превосходство. К тому же горючее в баках наших самолетов было на исходе.

Несколько раз пробовали то одна, то другая группа фашистов атаковать нас, но хорошо построенный боевой порядок и четкое взаимодействие пар не позволяли им добиться успеха, и все же кольцо вокруг нас сжималось.

Вот опять группа "мессеров" норовит зайти сбоку и сзади. Как только Петров стал разворачивать группу, один из немецких летчиков, находившихся выше, резко перевел свой самолет в пике. "Мессер" камнем устремился на нашу группу, оставляя за собой два дымчатых шлейфа - следы от выстрелов пушек, размещенных в крыльях. Еще миг - и он проносится вниз, а самолет Поддубского переворачивается на "спину" (кабиной вниз) и начинает падать в плоском штопоре, словно осенний лист, оторвавшийся от дерева.

Бой продолжался, но каждый из нас ловил мгновение, чтобы посмотреть на самолет Поддубского, который неумолимо приближался к земле. Вслед ему неслись советы; "Саша, прыгай!", "Саша, покидай самолет!", а затем прозвучала команда: "Поддубский, приказываю прыгать!" Но летчик не смог покинуть горящую машину...

А бой разгорался с новой силой. Даже трудно сейчас представить, как удавалось Петрову сохранять необходимый порядок и командовать группой: атаки противника следовали одна за другой, огненные трассы кинжалами скрещивались вблизи наших самолетов. Кажется, еще мгновение - и резанет по самолету смертоносный свинец. Но нет! Молодцы наши ребята, не растерялись в этой ситуации. А вот уже и первый "мессер" начал падать, переваливаясь с крыла на крыло. Вскоре загорелся второй. Летчик повел машину на снижение, стараясь сбить бушевавшее пламя.

И опять по радио нерадостная весть:

- Ранен... выхожу из боя...

Это голос Бориса Глинки. Снаряд попал прямо в его кабину. Каждый из нас хотел прийти на помощь раненому летчику, но сделать это не было никакой возможности. Каждая наша пара (группа уже распалась на отдельные пары, все еще стремившиеся взаимодействовать между собой) была связана несколькими парами противника.

Когда Борис Глинка стал выходить из боя, за ним последовали четыре пары "мессеров". Они непрерывно бросались в атаки, чтобы добить поврежденный самолет, но все их наскоки умело отражал молодой летчик сержант Кудряшов, ведомый Бориса Глинки. Тогда гитлеровцы сосредоточили огонь по самолету Кудряшова и после нескольких атак подожгли его.

Сержант Кудряшов передал по радио: "ББ, я горю, прикрывать больше не могу". Его самолет направился в сторону. Набирая высоту, летчик готовился, очевидно, покинуть горящую машину на парашюте. А самолет ББ фашисты стали брать в клещи. Казалось, судьба нашего летчика предрешена...

И вдруг на виду у всех самолет Кудряшова разворачивается и горящим факелом несется на гитлеровца, который вплотную пристраивается к машине Бориса Глинки. От удара при столкновении двух самолетов на миг вспыхнул яркий огненный факел. И все... Как будто в невиданную пропасть провалились оба.

А через несколько минут ситуация повторилась: теперь загорелся самолет старшего лейтенанта Ивана Шматко, а его ведомый сержант Кудря, отсеченный от наших самолетов, попал в трудное положение. Теперь старший лейтенант отказывается от единственной возможности спасти жизнь, выбросившись на парашюте, и идет на таран...

Эти два тарана стали переломным моментом боя. В действиях противника почувствовалась неуверенность.

Из восьми наших самолетов на аэродром вернулось пять, только три из них были невредимы, а летчики не ранены: Петров, Дмитрий Глинка и я. Дорого поплатился враг за гибель наших товарищей: из 30 его самолетов, участвовавших в бою, 13 было сбито и упало в расположение наших войск".

Об этом бое нам, молодым пилотам, постоянно рассказывали его участники. Это была жестокая схватка, символизировавшая боевое братство, доблесть и мужество советских воинов. И таких боев было немало. Поэтому наши летчики и завоевали в небе Кубани господство в воздухе и удерживали его до полной победы в небе Берлина.

* * *

В полку нас распределили по эскадрильям, а там, в свою очередь, - по звеньям. Петя Гучек попал ведомым к самому Борису Глинке, Женя Денисов - к командиру эскадрильи Микитянскому, Вася Можаев - к Шурубову. Им крупно повезло (так мы тогда все считали). Меня же ведомым определили к младшему лейтенанту В. Сапьяну, и я, откровенно говоря, поначалу был огорчен, думал, что виной всему - моя злополучная посадка. Но вскоре убедился, что лучшего ведущего мне не найти.

Василий был скромный, застенчивый, тихий, ко всем очень внимательный и серьезный. У него было редкое по нынешним энергичным временам, почти исчезающее качество - он умел слушать. Спокойно, не перебивая, думая над словами собеседника. Я сделал с Василием несколько первых боевых вылетов. И получилось так, что благодаря его умелому, бережному и вместе с тем требовательному вводу в строй впоследствии прослыл одним из лучших ведомых полка.