Константин Станиславский - Письма 1886-1917

Кончаю письмо недоконченным. Третий звонок. Пишите скорее, как пересылать деньги.

Может быть, послать с Хмарой чек?

495*. И. К. Алексееву

30/VI 916.

Ессент.

Дорогой Игорек!

Прости, что так долго не писал. Не потому что не думал и забыл, а потому что – изленился. Ничего не делаешь, и все некогда, все куда-то надо спешить, то к доктору, то в аптеку, то с анализом, то за газетами.

От Кирюли имели известие из Судака. Вот текст ее телеграммы: "Судак доехали хорошо. Остановились Морской уголок. Целую". От Сулера имею также длинное письмо, но оно какое-то странное и напугало меня. Бурджалов, который приехал оттуда, говорит, что он неважно себя чувствует, плохо выглядит и не поправляется.

Куда ты и что ты будешь делать после 1 августа, когда Алексей Александрович 1тронется на Кавказ? В Евпаторию? А не страшно? Появление "Гебена" – это неприятная новость… 2. Конечно, ты во всякое время можешь приехать сюда, на Кавказ, и поместиться временно ко мне в комнату, пока не найдется помещение. Я этому буду только рад. Но, конечно, веселья не обещаю. Белла Роман (так, кажется?) вспоминала о тебе и шлет тебе поклон.

Вчера из Ессентуков в Кисловодск уехал Рахманинов, а с неделю назад уехал в Крым Шаляпин. Мы с ними отлично проводили время. Гуляли, пили воду. К нам присоединялись Кусевицкий, Кошиц (от Зимина), Софья Федорова, Санины. Вся эта компания возбуждала внимание, это злило Рахманинова и радовало Шаляпина. Последний был в хорошей полосе и потому очень занятен и мил.

Я теперь увлекаюсь Еврипидом. Какой он настоящий!! По вечерам мы его читаем (мы – это мама, Книппер и я). Сегодня первый жаркий день, а до того был дождь и прохладно. Я здесь провожу часто время с детьми Зернова. Они все подросли, с ними премилая молодежь, и они почему-то меня полюбили, а я все приглядываюсь к подросткам. Странные и милые люди. Одного не понимаю в вас… Приходилось часто ездить в Кисловодск и обратно. Вагоны переполнены. Занимаю место заблаговременно, а в последнюю минуту вагон переполняется. Дамы стоят. По инстинктивной привычке уступаешь им место и торчишь посреди вагона, а тут же сидящие мальчишки не только не двигаются, но еще бравируют тем, что и я и женщины стоим. Объясни мне, что это такое?

Обнимаю тебя нежно, как и люблю, поклонись Мише, Евгении Алексеевне, Алексею Александровичу, Марии Ивановне поцелуй ручку. Начинаем скучать по тебе.

496*. Вл. И. Немировичу-Данченко

Дорогой Владимир Иванович!

Отвечаю. Но прежде – к Вашему сведению.

Я получил билет только на 17 августа и потому только 19-го приеду в Москву. 20-е, 21-е на устройство своих дел. Надеюсь с 22-го начать работу. Но беда в том, что я уже третью неделю хвораю желудком. Первое время перемогался на ногах, но дней пять-шесть лежу на балконе. Остановилось лечение, ванны, и это немного истощило накопленные силы. Делаю все, чтобы поправиться; мало того, вероятно, придется выехать больным, так как билет достать невозможно. Лишь бы только на ослабший организм не захватить простуду или заразу. Говорят, в Москве бог знает что делается. Со мной приедет Книппер. Жена приедет в первых числах сентября. Коренева – мечется с билетом.

П_о _а_д_м_и_н_и_с_т_р_а_ц_и_и.

Это очень приятно и ободрительно, что нас зачли во вторую группу по топливу 1.

Очень приятна и похвальна щедрость наших пайщиков в благотворительных вопросах 2. Они не скупы. Щедро тратят, но зато и лениво наживают (когда дело идет о повышении доходности).

Мой индиферентизм и проч. имеет свои причины. Не всегда же я был таким. Было время, когда и я горел. Но есть, прежде всего, коренное разногласие – и много других причин. У меня и у пайщиков – разные цели, разные дороги и разная (как бы это назвать?) этика, воспитание, культура, взгляды, привычки, натура.

Вопрос материальный. О нем и приходится говорить – материально. Лучше всего можно нажить деньги, устроив прочное, солидное, хорошее дело, которое сильно тем, что оно одно умеет выпускать всегда только хороший товар. Мало того, всегда приятно, удобно, радостно иметь с этим делом деловые отношения. Там властью пользуются, чтобы разрешать, облегчать, а не чтобы запрещать, затруднять. Там все проникнуты одной мыслью упрочения дела – своего кормильца. Поэтому всякая новость, всякое нововведение хватается на лету и выполняется скоро, быстро. То, что в других делах прививается в десятки лет, тут усваивается сразу. В таком деле есть идея, план, стремление, проведена линия, ведущая вверх. Там и выгода.

Но бывают другие дела. Они гораздо меньше заботятся о самом деле, о его постоянном усовершенствовании, они боятся временного убытка переходного времени, так как их внимание не смотрит далеко вдаль и не идет дальше ближайшего операционного года. Стоит ли писать дальше, когда все понятно и сто раз уже говорено? У театра много достоинств сравнительно со всеми театрами не только России, но и всего мира, и то, что отличает его от других театров, то и удерживает меня у театра; но там, где расходятся наши цели и пути, там у меня единственное средство – закрывать глаза, не смотреть и проходить скорее мимо, умышленно развивать в себе тот индиферентизм, который дает мне возможность работать в разном по целям деле. Есть и еще причина, усиляющая все сказанное. Я обеспечен, другие – нет. Мне легко рисковать, другим – нет. Я как будто бы материально не рискую в деле, а другие как будто бы и рискуют. Я ношу очень опасный в данном случае ярлык – непрактичного, гениального путаника и пр. И правда, я непрактичен – для данного сезона и очень практичен – для будущего доходного дела. Понятно, что при таких условиях я не имею голоса (я его и не ищу, не думайте, что это намек). Между тем я понесу наибольшую ответственность в материальном отношении, так как я наиболее обеспеченный плательщик и завишу от банков и биржи. Для меня солидность и прочность дела важнее дохода ближайшего года. И тут наши интересы и задачи радикально расходятся со всеми другими пайщиками. Кроме того, мне, как коренному москвичу, окруженному традиционными предрассудками известной группы людей, от которых я и семья материально и иным образом зависим, – приходится быть щепетильным и в другой области так называемого общественного мнения: "que dira-t-on" {"что люди скажут" (франц.). }. A ведь этическая сторона стоит теперь в театре очень низко, и нередко приходится болеть, краснеть и попадать самому в отвратительное положение. Нигде не пьют и не кутят так, как у нас, нигде нет такого самомнения и презрения к другим и таких оскорбительных выходок. В казенных театрах это сглаживается бюрократизмом, а у нас этого, слава богу, нет, но нет и благородных традиций благородного дома. А вместе с тем – нами гордится Москва, и отдельным лицам приходится поддерживать престиж. И опять ряд компромиссов. То тут, то там выскакивают наши темные стороны, и надо нам затыкать эти дыры. В Ростове выпустили антрепренерскую афишу, которая ввела публику в заблуждение, и вот шерстяники пишут оттуда: "Скажите Алексееву, как же он позволяет своим актерам такое шарлатанство!" Опять конфликт. В конце концов создается глупое положение. 1) Фактически у меня никаких прав нет – ни голоса, ни административного и этического авторитета, ни власти, я могу просить и капризничать, а отвечаю – я, во мнении общества и Москвы. 2) Полное отсутствие времени, потому что я играю и режиссирую и тогда, когда нужно искать и работать для будущего (тогда я работаю на два, три фронта), и тогда, когда надо наживать деньги. 3) Я отвечаю и материально, что бы ни говорил Вам юрист. 4) По мнению и внешнему смыслу договора, я не несу никакой ответственности, и потому мне неловко распоряжаться чужим. 5) Когда нужно – меня выставляют, моим именем пользуются; когда не нужно – я даже не знаю о том, что делается за кулисами вразрез с моими обычаями, привычками, взглядами. Я часто прикрываю то, против чего борюсь. 6) Когда нужны подписи в банке – я их должен давать. Словом, я должен давать свое имя и на риск дела и на прикрытие того, чему я не сочувствую. 7) Когда же дело коснется того, что мне дорого, ради чего я отдаю свою жизнь, – тысячи невидимых нитей сковывают мои движения на каждом шагу. Так было с системой, так было с двумя студиями (не теперь, а прежде), так будет и с новой студией теперь 3, так будет и при новых моих планах. И это естественно. То, что полезно для будущего, о котором я пекусь, – в большинстве случаев невыгодно в настоящем.