Константин Станиславский - Письма 1886-1917

Наступает, так сказать, время маленькой передышки: одолевают только знакомые и особенно интервью. Вот и сейчас вернулся от Чюминой. Кому-то заказана обо мне статья для истории театра, и вот у нее несколько лиц снимали с меня показания. У меня такое впечатление, что я вернулся от судебного следователя. Еще предстоит сеанс моей биографии. Лестно, но скучно. Сегодня я иду в Александрийский театр смотреть "Чад жизни" 2с Савиной, завтра Горький читает свою пьесу "Дачники"…

189. Из письма к М. П. Лилиной

…В воскресенье были в театре, так как Горький читал свою пьесу "Дачники". Он был не один, а со своими друзьями… Пьеса не произвела на нас сильного впечатления – может быть, мы ее невнимательно прослушали, буду читать ее один. Вчера я не играл и решил покончить с визитами. Поехал к Икскуль фон Гильдебранд, которые накануне поднесли мне венок с такой надписью, которую я поскорее спрятал: "Гениальному художнику, давшему сценическому искусству новую этику". Это не та Икскуль, которую ты знаешь, а какая-то шведская актриса, игравшая в Петербурге "Эдду Габлер" и потом вышедшая замуж за посланника 1. Не застал их дома. Еду к Савиной, она больна и принимает меня в таком виде. Думаю, что обстановка была не без расчета; она и кокетничала и говорила много комплиментов, но напрасно – не действует. Тем не менее я засиделся у нее, заслушавшись ее рассказов о театре. Оттуда к Варшавским, так как они в среду едут за границу…

190*. М. Г. Савиной

Глубокоуважаемая Мария Гавриловна!

Вы подумайте! что я наделал! опять напутал! Сегодня случайно заглянул в свой репертуар, и, о ужас… в воскресенье, 25-го, я обещал две недели назад графине Паниной поехать в ее народный театр 1, а по окончании спектакля пить к ней чай и вести один деловой, театральный разговор. Дело касается одного нового предприятия, о котором я мечтаю 2, и потому невозможно не быть у нее. Что же делать? В понедельник, среду и четверг я играю – остается свободным один вторник. Простите, глубокоуважаемая Мария Гавриловна, мою забывчивость, надеюсь, что я вовремя спохватился и еще не доставил Вам хлопот по отмене обеда.

Надеюсь, что Ваше здоровье поправится.

Целую Ваши ручки и извиняюсь, что так плохо пишу и на такой неприличной бумаге. Нахожусь в театре, так как играю сегодня, и пишу в антракте.

Глубоко уважающий и искренно преданный

Вторник 20/IV-904

191*. В. В. Котляревской

10 мая 904

Дорогая Вера Васильевна!

Шлю Вам из Москвы дружескую благодарность за Ваше неизменное и доброе отношение ко мне, к жене и к театру. Нестору Александровичу тоже низко кланяемся и благодарим. Я недоволен этой поездкой потому, что глупо и неинтересно трепался. Делал совершенно ненужные визиты, а хороших друзей и знакомых почти не видал. Как избегнуть повторения той же ошибки в следующие разы – недоумеваю…

Результат этой бесцельной тормошни тот, что по приезде в Москву я захворал и по сие время сижу дома – насморк, кашель, бронхит, переутомление и проч. Тем не менее приходится много работать, так как дело в театре кипит. Материальные результаты нашей поездки оказались блестящими. Говорят, очистилась крупная сумма. Какая – не знаю… В самый день приезда, почти прямо со станции, поехал на чтение переводов Метерлинка Бальмонтом 1 . Переведено хорошо, но чтение… да простит ему бог. Зато Ваш кумир говорил великолепно, почти вдохновенно. Я погружаюсь с его помощью в мрак смерти и пытаюсь заглянуть за порог вечности. Пока еще ни розовых, ни голубых чувств в своей душе не обретаю. Очевидно, необходимо какое-то опьянение. Не знаю только, к какому из средств прибегнуть: к женщине или к вину… В бальмонтовском смысле, очевидно, первое средство действительнее. Я по крайней мере был свидетелем следующего. В первый раз на беседе Бальмонт был окружен дамами и был опьянен и вдохновлен. На следующий же раз я подсел к нему с одной стороны, а Немирович с другой. С двух сторон мы его обкуривали благовонием наших папирос. Он, окруженный дымом, казалось, сам превращался в облако и отделялся от земли. Увы, это опьяняющее средство не помогло, напротив… он стал только чихать, сморкаться и скоро ушел с головной болью, не сказав ни одного слова языком вечности… Итак, я бросаю курить, пью водку, ухаживаю за женщинами и только после этого примусь за mise en scene и репетиции. Думаю, что это будет самая приятная из моих постановок. Подружусь с Мишей Громовым и с Омоном… и тогда только пойму прелесть Метерлинка.

Жена чувствует себя лучше и очень жалеет, что в Петербурге была кислой и не могла заехать к Вам. Не сердитесь на нее и на меня. Она, т. е. жена, отомстила мне за буйную жизнь в Петербурге, она, наверно, припрятала дома свой грипп и по возвращении в Москву заразила меня им, приковав меня таким образом на целую неделю дома. На днях решится моя летняя участь. Еду ли я в… как его зовут-то? Забыл то место, где Вы будете за границей. Напишите, ради бога, а то я приеду по ошибке в Читу и там с нетерпением буду ждать Вас и Нестора Александровича. Поклон Нестору Александровичу. Целую ручки.

192. А. П. Чехову

Дорогой Антон Павлович!

Я опять захворал и не могу выезжать. Мне не придется Вас проводить, и я очень грущу об этом 1. Жена передаст Вам это письмо и пожмет Вашу руку за меня. Мысленно буду с Вами, постоянно буду вспоминать о Вас и желать, чтоб Вы поскорее ободрились и за лето окрепли настолько, чтоб провести всю будущую зиму безвыездно в Москве. Будьте здоровы и не забывайте

1904. 3 июня

Любимовка

193*. О. Л. Книппер-Чеховой

Дорогая Ольга Леонардовна!

Опять захворал и не могу Вас проводить. Дай бог Вам доехать благополучно и великолепно провести лето.

Целую Ваши ручки.

Не забывайте

3 июня 1904 г.

Любимовка

194. Л. Я. Гуревич

9/VI 904. Москва

Многоуважаемая Любовь Яковлевна!

Получил Ваше хорошее письмо в разгар отчаянной подготовительной работы к наступающему сезону и в момент расчета с истекшим годом. В это время не остается ничего иного, как складывать всю корреспонденцию в один ящик, в надежде ответить на нее при первом удобном случае.