Константин Мочульский - Валерий Брюсов

Другим незаменимым сотрудником «Весов» был М. Ф. Ликиардопуло, «сухой, бритый, злой, исступленно-живой, черноглазый с заостренным носом, с оливковым цветом лица, с пробором приглаженных, пахнущих фиксатуаром волос, в пиджачке шоколадном, в лазуревом галстуке. Он ночи не спал, топя этого или того, вырезая рецензии иль обегая газеты, кулисы театров, выведывая и интригуя. Главным своим врагом он считал Художественный театр, а главным другом — театр Комиссаржевской».

В группу «Весов» входил еще поэт, беллетрист и критик Борис Садовской, «поджарый, преострый студент». «Походка с подергом; лысинка метилась в желтых волосиках, в стиле старинных портретов, причесанных крутой дугой на виски. Садовской был страстным поклонником Фета».

В «Весах» все делалось быстро, отчетливо, без лишних слов, без дебатов. Эллис дул из страниц журнала по всему бесконечному фронту: от Блока до Стражева. «Есть лишь один символизм и пророк его Брюсов».

Группа работала дружно: Брюсов писал и под своим именем, и под псевдонимами: Бакулин, Пентаур, Аврелий, Садовской прикрывался псевдонимом «Птикс», Белый выступал под именем Бугаева, Яновского, Спиритуса и под греческими буквами вплоть до «каппы».

О своей работе в «Весах» Брюсов пишет в «Автобиографии»: «В течение четырех лет я, совместно с С. А. Поляковым, редактировал „Весы“ и могу сказать, что за эти годы не было в журнале ни строчки, которую я не просмотрел бы как редактор и не прочитал бы в корректуре. Мало того, громадное число статей, особенно начинающих сотрудников, было мною самым тщательным образом переработано, и были случаи, когда правильнее было бы поставить мое имя под статьей, подписанной кем-нибудь другим».

1904 год— расцвет славы Брюсова. Б. Садовской [14] Б. Садовской. Озимь. Статьи о русской поэзии. Пгр., 1915. вспоминает об этой эпохе: «Тот Брюсов умел очаровывать и привлекать сердца. Не я один находился в те дни под непобедимым обаянием умственной его силы. Многие поэты кружка „Весов“ сознавались, что в присутствии мэтра они теряются и как бы сразу глупеют. Один поэт-демонолог уверял даже, что дело тут не обходится без чертовщины, что Брюсов владеет дьявольской силой, подчиняющей ему людей».

Мы знаем, что суеверный страх перед «магом» испытывал и ближайший его сотрудник — Белый.

Более скептическую оценку мэтра дает В. Ходасевич. Он не верит в «демонизм» Брюсова, считает его рационалистом и экспериментатором. Поэт любил окружать себя таинственностью, чтобы покорять души. Он был бешено честолюбив, не знал чувства равенства, умел или командовать или подчиняться; окружал себя раболепством и глубоко презирал людей. Единственной его страстью была литература, и он ей служил, как кровожадному божеству. Однажды Брюсов сказал Ходасевичу замечательную фразу: «Я хочу жить, чтобы в истории всеобщей литературы обо мне было две строчки. И они будут!»

По средам у Брюсова собирался литературный кружок: сестра поэта — Надежда Яковлевна, живая девушка с умными черными глазами и большим выпуклым лбом, — изучала теорию музыки и писала на эту тему ученейшую книгу; брат — Саша Брюсов, еще гимназист, писал стихи и дружил с «грифами»: этим он проявлял свою независимость от общепризнанного мэтра. У Брюсова бывали Бальмонт, Балтрушайтис, С. А. Поляков, Саводник, Каллаш, Курсинский, братья Койранские. Никаких «общих идей» не допускалось; шла суровая работа над формой, выработка техники, изучение стихотворного ремесла. В этой «мастерской» летучий, танцующий философ-мистик Белый чувствовал себя растерянным: из кружка Брюсова он с облегчением убегал к своим «Аргонавтам». Ему казалось, что «мэтр символизма» предает заветы нового искусства, что поза его становится все более академической, что он издевается над «мистикой» и насаждает новый «парнасизм». Опасения Белого были вполне оправданны: Брюсов открыто отрекался от символизма. В мартовской книжке «Весов» за 1904 год была помещена статья Г. Чулкова «Светлеют дали», которая заканчивалась весьма «мистической» тирадой. «Мы теперь накануне великих откровений, — писал автор, — природа человека утончается. Мы чуем на своем лице прикосновение теней… Мы делаемся причастными величайшему прозрению, отвергая те пути познания, по которым следовало заблудившееся человечество». Брюсов напечатал статью с небольшими изменениями. Об этом он писал Чулкову: «Почти везде пропущено выражение „символическая“ поэзия; „поэт-символист“ и т. п., ибо мы ни в коем случае символистами себя не считаем».

В сущности, Брюсов символистом никогда не был, но до 1904 года он по тактическим соображениям должен был притворяться символистом. Теперь он сбрасывает маску: мэтр символизма ни в коем случае символистом себя не считает! Война с Японией вызвала у Брюсова взрыв патриотических чувств: он пишет П. Перцову 19 марта 1904 года: «…Пусть вся Япония обратится в мертвую Элладу, в руины лучшего и великого прошлого — а я за варваров, я за гуннов, я за русских! Россия должна владычествовать на Дальнем Востоке!»

В 1905 году журнал Мережковского «Новый путь» прекращает свое существование; на месте его возникает ежемесячник «Вопросы жизни» под редакцией «идеалистов» С. Булгакова и Н. Бердяева. Брюсов ведет оживленную переписку с секретарем редакции Г. Чуйковым, предлагая ему свое сотрудничество. 18 мая 1905 года он пишет Чулкову: «Хочу Вам предложить несколько своих стихотворений, которые, если хотите, могут идти и в летние месяцы. Это — античные образы, оживленные, однако, современной душой. Все говорят о любви. Полагаю, что и в дни, когда погибла эскадра Рождественского, а с ней пошла ко дну и вся старая Россия (ныне и я должен признать это), — любовь остается вопросом современным и даже злободневным».

Он предлагает «Вопросам жизни» разнообразный материал: ряд этюдов о французской поэзии с переводами (Верлен, Верхарн, Рембо и Рене Гиль); переводы мелких рассказов Ренье, Малларме, Стриндберга и Демеля и, наконец, свои собственные рассказы.

В «Весах» происходит революция. «„Весы“, — пишет Брюсов, — будут продолжаться до конца года наверно, и в будущем году вероятно, особенно если получится разрешение на беллетристический отдел. Но я решительно покину свое редакторство, оставаясь только „близким“ (а уже не „ближайшим“) сотрудником». Одновременно он сообщает Чулкову, что пишет исторический роман («Огненный Ангел»), соперничая с Мережковским, и спрашивает: «Сообщите мне от лица редакции, желают ли „Вопросы Жизни“ в принципе получить мой роман?» Но реформа «Весов» и расширение в нем общелитературного отдела меняют план Брюсова: он отдает «Огненного Ангела» «Весам».