Николай Павленко - Петр II

Об исчезновении близких отношений между братом и сестрой свидетельствует поведение Петра накануне кончины сестры. Это поведение характеризует императора далеко не с лучшей стороны. Наталья Алексеевна перед смертью пожелала проститься с братом, но он был на охоте. Пришлось посылать к нему одного за другим пятерых курьеров.

Но иностранные дипломаты не ошибались в том, что касалось симпатии, которую питала к ним сестра императора. Именно в ней они видели свою защитницу. А потому с особо пристальным вниманием они следили за состоянием здоровья великой княжны: все иноземные послы считали необходимым сообщать своим дворам о том, как протекала ее болезнь и как постепенно угасала надежда на ее выздоровление.

Используя извлечения из депеш, можно составить хронологию течения болезни великой княжны.

8 апреля 1728 года. Мардефельд: «Наталья Алексеевна нездорова, и она проводит большую часть времени в постели».

26 июля. Де Лириа: 23 июля — день рождения великой княжны. Она специально встала с постели, чтобы присутствовать на ужине, «хотя так слаба, что едва может держаться на ногах. Все медики думают, что у нее легочная чахотка и, я боюсь, проживет ли она еще несколько недель, хотя ей и дадут то средство, которое рекомендовал я, а именно молоко женщины».

26 июля. Лефорт: «У великой княжны остались следы бывшей у нее болезни, именно чахоточный кашель и худоба, заставляющая бояться за нее. Вот следы нездорового помещения в Кремле и прогулок, которые она принуждена была предпринять для доставления удовольствия своему брату».

9 августа. Де Лириа: «Великая княжна чувствует себя гораздо лучше с того времени, как ее лечит новый медик».

23 августа. Де Лириа: «Здоровье великой княжны улучшается. Вчера я имел честь быть с нею восприемником дочери одного контролера при столе его величества».

26 августа. К. Рондо: «Царевна Наталья Алексеевна была очень больною в Москве, она теряла фунта по два крови».

15 ноября. Де Лириа: «…великая княжна в отчаянном положении, почему его величество возвратился в город ныне же… Великая княжна умирает, и ее потеря незаменима: в моей жизни я не видал принцессы более совершенной».

29 ноября. Де Лириа: «С того времени, как великая княжна начала принимать женское молоко, здоровье ее не улучшается: надежды на выздоровление не предвидится». [98] Сб. РИО. Т. 15. С. 398; Осмнадцатый век. С. 88, 94, 111, 113; Сб. РИО. Т. 5. С. 310.

Наталья Алексеевна скончалась 22 ноября (3 декабря по новому стилю) 1728 года. Это была действительно огромная потеря для Петра II, ибо в лице сестры он имел человека, который искренне любил его и желал ему добра. Но сам Петр этого, кажется, не понимал.

В архиве сохранился текст «придворного распоряжения касательно погребальной церемонии великой княжны Натальи Алексеевны». Из этого документа явствует, что похороны великой княжны должны были отличаться пышностью и торжественностью. В них принимал участие сам император.

В церемонии предполагалось участие двух шталмейстеров: один шел впереди процессии, другой ее замыкал. Основную часть процессии открывали 36 трубачей и три литаврщика. За ними следовали пажи великой княжны во главе с гофмейстером. Далее в санях везли гроб. Лошади были покрыты черными попонами, а сани — черным бархатом. За гробом следовали 48 лакеев в траурном одеянии с факелами, из коих 34 сопровождали гроб, а 16 — императора.

Перечисленные участники церемонии комплектовались из штата великой княжны. За ними следовали 13 карет, запряженных цугами, в которых восседали маршалы, кавалеры и гофдамы. За этими каретами ехали дамы, тоже в каретах; их число не указано.

За императором несли шлейф три камергера. Каждого сопровождали по два гайдука. [99] Сб. РИО. Т. 75. С. 310; Т. 66. С. 35, 36.

За день до погребения все кабаки должны были быть извещены о запрещении продавать в день похорон водку.

Погребение великой княжны сопровождалось инцидентом, свидетельствующим о живучести традиций местничества, отмененного еще в 1682 году. Несмотря на присутствие императора, многие так и не явились на похороны. Как пояснил К. Рондо, «…возникли большие споры по поводу мест в процессии и ее расположения, сановники никак не могли согласиться между собою». [100] РГАДА. Ф. 2. Д. 32. Л. 2–4. «Большинство лиц уклонились от присутствия на похоронах, — сообщал Маньян, — их поведение так не понравилось царю, что он, как говорят, грозился даже припомнить некоторым из них».

Влияние на императора пыталась оказать еще одна его близкая родственница — родная бабка Евдокия Федоровна Лопухина.

Первая супруга Петра Великого испытала на себе всю жестокость нравов того времени. Она была насильно пострижена мужем в монастырь, ибо для Петра это был единственный возможный способ расторгнуть брак с нелюбимой им женщиной. Молодая, сильная, пышущая здоровьем красавица приняла новое имя — Елена и должна была заживо схоронить себя в монашеской келье. Всего она провела в разных монастырях около трех десятилетий.

Сначала ее содержали в Суздальском Покровском монастыре. В 1718 году, однако, она была привлечена к следствию по делу царевича Алексея, во время которого обнаружилось, что бывшая царица не соблюдала правил монашеского поведения и даже вступила в интимную связь с капитаном Степаном Глебовым. Были найдены написанные ею письма, адресованные капитану. Глебова подвергли жестокой казни — он был посажен на кол, а блудницу отправили в Старую Ладогу, где она содержалась под более строгим надзором. Затем из Старой Ладоги инокиню Елену перевели в Шлиссельбургскую крепость, где в сентябре 1725 года ее довелось мельком видеть камер-юнкеру Берхгольцу. «Обозрев внутреннее расположение крепости, приблизились мы к большой деревянной башне, — писал он, — в которой содержится царица Евдокия Федоровна. Не знаю, с намерением или нечаянно, она прогуливалась по двору. Увидев нас, она поклонилась и громко говорила, но слов ее за отдаленностью нельзя было расслышать». [101] Берхголъц. Дневник. Ч. 4. М., 1860. С. 175.

Вступление на престол внука сразу же изменило ее положение. Евдокии Федоровне вернули свободу. Бывшая царица избрала местом своего пребывания Новодевичий монастырь в Москве.

Двор находился в Петербурге, а из Шлиссельбурга, где она содержалась, до столицы было, что называется, рукой подать. Однако Меншиков распорядился везти бывшую царицу в Москву, не завозя ее в Петербург, — он опасался, что озлобленная Евдокия будет мстить оставшимся в живых виновникам гибели ее сына царевича Алексея и ужесточения содержания ее самой в монастыре, а в число этих виновников, несомненно, входил и он сам. И действительно, царица-инокиня питала к Меншикову самую неугасимую ненависть. Как свидетельствовал прусский посол барон Г. фон Мардефельд, царицу вообще «всегда считали за гордую и мстительную особу».