Александр Арефьев - Были и былички

"Это что там за бардак лежит?", вытянут из-под раскидистой сирени у дверей штаба за кирзовые сапожки, и схлопотал я наряд вне очереди, хоть этой очереди в глаза не видал.

Таких набралось трое, и страшно усатый старшина отрядил нас чистить солдатский сортир, пообещав, если не отдраим до блеска, заставить делать это повторно своими зубными щётками. Спасла проклюнувшаяся по необходимости солдатская смекалка. За два флакона душистого одеколона "Шипр", который здесь принимался вовнутрь без закуси, достали водовоз и из шланга так отмыли отхожее место, что каждый считал долгом сказать нам спасибо. Правда, руки при этом держали за спиной.

Учили нас, среди прочего, парашютному делу. Сначала укладке парашюта. Первое, что услышали от инструктора, это "Главное, хлопцы, не мочиться", что оказалось предупреждением не производить укладку в сырости. Второе – "слушать внимательно, а то я вас неправильно дезинформирую!". А потом нас, слегка подученных, марш-марш в самолёт и "На выход товьсь!". И страх, да такой, что на грани обмишуриться в штаны, что, говорят, и случалось.

Зато какой восторг, когда над тобой распахивался шатёр парашюта, а уж на земле, если ноги-руки целы, просто кайф неземной. Один наш студент, пребывая в этой эйфории, выпутался из строп и бросился ловить других, чтобы ею поделиться, но напоролся на строгий вопрос прапора "Курсант, где парашют?". Курсант стал растерянно хлопать себя по спине и пузу и услышал вполне серьёзное продолжение:

"Прыгал-то когда, парашют был?".

По воскресеньям нам устраивали культмероприятия или по команде

"На помойку марш!" гнали строем в баню, да ещё с песней и злым окриком "Почему зад не поёт?!". Однажды свезли на вышневолоцкую трикотажную фабрику. Мы слышали, что в городе преобладает женское население, но на себе это испытали, когда попали в круг хихикающих ткачих, почём зря щипавших оробевших солдатиков за разные места.

Ну, и не забыть вовек команду "Принять туалет и строем с песней в пищеблок!" да ещё "Рот открывать на ширину приклада!". Кому как, а мне "щи да каша – пища наша" пришлись по нраву, хоть мясо на столе присутствовало лишь в виде прижаренных кусков сала, по одному на нос. Зато на дембель жареная картошечка с селёдочкой да под пронесённую в бутылке из-под "Боржоми" водочку из оловянной кружки – просто улет без всякого парашюта.

Давным-давно, в застойные времена, когда праздник 23 февраля ещё назывался Днем советской армии и военно-морского флота, по инициативе молодого майора генштаба, кстати, зятя кандидата в члены политбюро сами знаете какой партии, решили провести учения с целью выявления степени боевой готовности отдельных частей армии в случае внезапного нападения вражеских войск.

Согласно разработанному плану под рабочим названием "проверка на вшивость", в режиме строгой секретности выбрали полковой гарнизон у черта на куличках, обрядили десантную роту в глухие чёрные комбинезоны без всяких знаков различия и поставили задачу внезапным налетом захватить знамя полка.

Десантура высадилась ночью в примыкавшем к гарнизону лесу. Не встретив сопротивления, проникла в его расположение, скрытно окружила штаб полка и просочилась в вестибюль к дремавшему на часах у поста N1 у полкового знамени бойцу. Боец, оказавшийся первогодком, рядовым Пичугиным, безропотно отдал незаряженный автомат и флаг, хлюпая при этом носом и называя свирепо вращавших глазами десантников дяденьками.

Захваченный в качестве "языка" сержант Мухамеддинов, профессионально связанный и доставленный с кляпом во рту в лес, даже по изъятии оного во время допроса на нарочито ломаном языке не смог при всём старании назвать фамилию полковника и только с трудом вспомнил свою.

Выполнив поставленную задачу и умело заметя следы, группа глубокой разведки (ГГР) отправилась восвояси. Утром громоподобным звонком из Москвы был поднят из тёплой постели командир полка и начался вселенский тарарам. Пичугина нашли дрожащим мелкой дрожью и с подозрительным запахом из штанов в солдатском сортире,

Мухамеддинова – в лесу, опять с кляпом во рту и привязанным к сосенке, рядового Иванчикова – окопавшимся в семи километрах от расположения части с зарядным ящиком. Все остальные безмятежно проспали случившиеся страсти-мордасти в казарме.

Меры воспоследовали незамедлительно. Полк был расформирован, командир на старости лет разжалован в младшие лейтенанты, Пичугин пошел под военный трибунал. Офицеров полка разбросали по разным частям за Кудыкину гору. Результаты операции совершенно засекретили, проявившего инициативу майора на всякий случай комиссовали, тем более, что его тесть так и не стал членом, а вскоре и вовсе был сослан Послом в Гватемалу.

Повезло лишь сержанту Мухамеддинову, который за неразглашение военной тайны получил знак отличника боевой и политической подготовки, да рядовому Иванчикову, который, как было выявлено в ходе служебного расследования, в данных условиях поступил в строгом соответствии со штатным расписанием на начало боевых действий.

Последнего наградили недельным отпуском на родину, отправив поездом дальнего следования в противоположную от его села на Брянщине сторону.

И всем было строго предписано держать рот на крепком запоре.

Сейчас я часто начинаю разговор с фразы "А вот в моё время…".

Хочу уточнить, что моё время – это вторая половина прошлого века. В этот полтинник и вместилась вся моя сознательная жизнь. Не скажу, что ныне нахожусь в состоянии бессознательности, но пенсионный период – это лишь этап подведения итогов пройденного пути, приведения в порядок жизненного опыта в багаже памяти, короче, подготовки к Страшному суду.

Вот основные вехи этого пути: студенчество, минвнешторг с загранкомандировками. А это были Вьетнам, Таиланд и пик карьеры в этом ведомстве – Торгпред СССР в Камбодже. До Камбоджи, которая при мне звалась Кампучией (в просторечье – Кампучка), было около десяти лет службы в правительственном аппарате Совмина СССР. Будучи кремлёвским чиновником, прошёл вечернее обучение в Академии внешней торговли и закончил аспирантуру своего родного Института восточных языков, а до того – ещё и трёхмесячную Академию марксизма-ленинизма, в студенческом быту известную как академия глупости и маразма.

После Кампучки (время "перестройки", т. е. развала привычных вещей) я – председатель внешнеэкономического кооператива "Инфорком" при Институте США и Канады (была такая смешная форма перехода к предприятиям капиталистического типа). Там, поднакопив деньжат на использовании могучего мозгового потенциала сотрудников Института и продаже компонентов компьютеров для отвёрточной сборки, мы распались на несколько совместных компаний, мало-мальски напоминающих теперешние нормальные фирмы.