Александр Арефьев - Были и былички

Совмине СССР, который правом на это и обладал.

Итак, поехал я как-то в аэропорт встретить своего старинного друга, торгового советника Венгрии. Дружок действительно был старинный и мной весьма уважаемый, ибо подружились задолго до этого в воюющем Вьетнаме. Я был мальчишкой-переводчиком, а он в чине майора – членом международной комиссии по наблюдению. Ещё в комиссии был канадец и индус, и тем самым якобы достигалась сбалансированность оценок американо-вьетнамского конфликта.

Неудобно признаваться, но дружба была основана на любви к питию, освящённой страшно секретной полюбовной сделкой. Комиссия месяц проводила в весёлом капиталистическом Сайгоне, месяц – в социалистическом раю Ханоя, где единственным развлечением было человеческое общение путём совместного пития. Так вот, Лайош каждый раз привозил оттуда сюда ящик виски, который я обменивал на два – водки, что нашему общению весьма способствовало.

Ну вот, встретил друга в аэропорту, присели выпить "со свиданьицем" и "стременную", а тут жена ведёт нашего журналиста, которого знала ещё по журфаку МГИМО. Тот прилетел тем же рейсом и, как водится, посольство забыло встретить. Журналист оказался милым шустрым малым без комплексов, тут же перешёл со всеми на "ты", и естественно, как и Лайош, был приглашён на вечер ко мне домой. По дороге в гостиницу он попросил организовать ему беседу с Торгпредом и поинтересовался, какой он из себя человечишка. Я естественно сказал, что, вроде, ничего, но строгий, на том и расстались.

Вечером я послал за журналистом своего шофёра, наказав мою должность тому не называть. Стол был накрыт в моём особняке, бывшей резиденции генерал-губернатора Индокитая, в самом центре Пномпеня.

На вопрос гостя, будет ли Торгпред, ответил, что тот переодевается во фрак и подбирает музыку для торжественного выхода. Мол, у начальства свои причуды. Как ни парадоксально, но журналист всё это схавал и сидел, как на иголках, в томительном ожидании, даже отказался от первой. Тут жена врубила музыку, и бедняга вскочил и вытянулся по стойке смирно с блаженной улыбкой на лице. Выдержать это было невозможно, и все от хохота буквально повалились наземь.

Спросите, как журналист? Когда понял, что это был дружеский розыгрыш, долго приходил в себя, но в конце концов отпоили.

В конце 80-х в качестве гендиректора одного из первых у нас совместного советско-американского предприятия мне приходилось частенько выезжать в США. И вот как-то в ходе очередной командировки попал я в кабинет главы довольно крупной компании. Меня предупредили, что он безногий инвалид, но мужик что надо.

Действительно, в кресле восседал крупный, весьма импозантный мужчина, а рядом стояли прислонённые к стене костыли.

Но поразился я больше убранству кабинета. Я уж привык, что боссы американского бизнеса страшно любят украшать рабочее место, кроме привычного для нас портрета главы государства, семейными фотками, различными дипломами, своими фотографиями с известными в стране личностями и даже со своей тёщей в обнимку, но тут целая стена была увешана явно фронтовыми фото. А над этим скопищем красовался портрет хозяина в лётном комбинезоне на фоне знакомого мне до рези в глазах бомбардировщика "Б-52". Только я их видел в небе Вьетнама или сбитыми на земле.

"Вьетнам?" – робко спросил я. "Да, – гордо ответил босс, – 1968,

1969". Я ткнул себя пальцем в грудь и объявил: "Вьетнам, 1965 -

1970". Мужик орлом вскочил из-за стола на свои протезы и уставился на меня. "Всё, – подумал я, – сейчас будет бить…". "А не ты ли, мать твою, меня и сбил?" – проревел америкос. "Нет, – спокойно и, как мне казалось, с чувством достоинства, ответил я. – Я представитель сугубо гражданской профессии, работал во Вьетнаме в торгпредстве. Скорее наоборот, это, может, ты влепил в меня своей чёртовой бомбой. У меня была контузия, да и хромаю до сих пор".

Тут американец заключил меня в медвежьи объятия и хрипло прогундосил в ухо: "Врёшь, наверно, мать твою, но я всё равно рад увидеть первого русского с той стороны баррикады!". Затем не терпящим возражений басом заявил: "Вот что, на хер все переговоры, сейчас я созову ребят из "Vietvet" (союз ветеранов Вьетнама) и ты нам прочтёшь лекцию".

Где-то через час мы были в ирландском баре, который оказался постоянным местом сбора ветеранского клуба, председателем которого и был мой новообретённый друг. Собралось человек двенадцать, все здоровые, как черти, в основном бывшие лётчики Фантомов и

Скайрейдеров, от которых и мне приходилось прятаться, зарываясь носом во вьетнамскую землицу. Каждый считал своим долгом облапить меня, хлопнуть с маху по плечу или спине и выпить со мной ирландского виски из фирменной бутылки с красной этикеткой. При этом лётчики обязательно подмигивали мне и задавали вопрос, который можно было бы перевести как "Ну, малый, колись, ведь садились твои ребята за штурвал МИГов?".

Потом все расселись и принялись за зажаренные на открытом огне бараньи рёбрышки, а меня затащили на трибунку, водружённую на стол в углу, и приготовились слушать. Я не стал им рассказывать, что работал со штабом партизанских объединений (Вьетнам, Лаос, Камбоджа) и что занимался поставками всего того, что их убивало.

Задушили бы в дружеских объятиях, но не раскрыл бы тогда ещё бывшую совершенно секретной информацию, что за время войны во

Вьетнам нами было поставлено 2000 танков, 1700 БТРов, 12000 зениток,

158 зенитно-ракетных комплексов "Двина", 700 боевых самолётов, 120 вертолётов, 100 кораблей ВМС. (Сам удивляюсь, как в память врезалось). О величине нашей помощи можно судить по тому, что в день на это дело уходило около 4 млн. их же, американских долларов. И это, можно сказать, цена 4000 душ американских солдат, оставивших свои тела в Индокитае.

Отделался байками о том, как ходил по тропам Хо Ши Мина и увёртывался от их бомб, как стал кровным братом племени мео (коты), тех, кого американцы боялись пуще смерти за их, эту смерть несущие, отравленные арбалетные стрелки, прозванные тихой смертью.

Но на вопрос лётчиков я всё же ответил с полной чистотой – уж больно раздразнили они меня этой темой. Да, – раскололся я, – были во Вьетнаме лётчики-инструкторы, но не больше пятка на все вьетнамские ВВС. И запрещено им было строго-настрого подниматься в воздух во избежание международного конфликта. Да, случился грех. В дни перемирия, когда вьетнамские ракетчики сбили одного из ваших, вы в отместку разбомбили в пух и прах на земле отделение "мигарей" с подопечными пилотами одного такого инструктора. И сердце старого вояки не выдержало – он поднялся в воздух на учебной спарке и предупредил по рации, что не вооружён, но пойдёт на таран.