Владимир Костенко - На «Орле» в Цусиме: Воспоминания участника русско-японской войны на море в 1904–1905 гг.

«Орел» при этом получил подводное повреждение наружной обшивки под носовой 12-дюймовой башней. От удара днищем о камень или лапу старого якоря разошелся паз обшивки, и корабль получил заметную течь. Я вместе с трюмным механиком Румсом и двумя трюмными старшинами Зайцевым и Федоровым спустился через ряд горловин в междудонное пространство для выяснения характера повреждения наружного дна и способа его исправления. Вмятина обшивки достигала по высоте 75 миллиметров. Попытки расчеканить поврежденную кромку листа не дали результатов, течь продолжалась. Тогда с помощью домкратов выправили лист, сколько позволила прочность внутреннего дна, а затем кругом вмятины поставили на гужонах фланец из согнутого угольника и залили поврежденное место цементом вровень с кромкой угольника. Так удалось прекратить течь судовыми средствами без помощи порта, не входя в док.

Вчера едва не потерпел такую же аварию «Суворов». Его сорвало ветром и волной с мертвого якоря вместе с бочкой, за которую был закреплен его становой канат и поволокло через весь аванпорт. Он успел отдать якорь, при помощи которого ему удалось временно задержаться. Подоспели портовые буксиры и перевели его на более безопасное место. Если бы помощь не подоспела, то «Суворов» неминуемо полез бы на мол и распорол себе днище в кормовой части.

После этих инцидентов Рожественский решил отказаться от столь гостеприимного либавского порта и вывел все большие корабли в открытое море за пловучий маяк. Здесь он считал эскадру в большей безопасности, несмотря на возможную угрозу атаки неприятельских миноносцев.

Заканчивать погрузки пришлось на волне открытого моря, что и задержало на лишний день уход эскадры.

Постройка либавского порта еще не доведена до конца. Аванпорт соединен с внутренним портом глубоким и широким каналом, через который должен быть построен разводной мост. Пока переправа через канал осуществляется настоящим деревенским паромом с помощью ручной тяги по веревке, переброшенной с одного берега на другой. Этот паром обслуживает переправу всех подвод с грузом в порт и в город и обеспечивает связь с железной дорогой. Рассказывают, что в прошлом году прибыла немецкая комиссия для ознакомления с оборудованием этого нашего первоклассного порта, на который уже затрачено несколько десятков миллионов рублей для превращения его в передовую базу Балтийского флота. Увидев Либавский паром, немцы стали в тупик и так были им поражены, что, открыв рты от удивления, могли только изречь: «О, das ist colossal!»

От самого парома в город проведен электрический трамвай; весьма неплохой для провинции, он сделал бы честь даже Петербургу.

Город Либава расположен на равнине, архитектурой не блещет и ничего интересного не представляет. Но в нем оказалось много хороших магазинов, отличный ресторан и прекрасно обставленное морское собрание с богатой библиотекой, обширным читальным залом и уютными гостиными, куда я после прогулки по городу и направился.

В собрании я нашел чуть ли не весь офицерский состав нашей эскадры. Было шумно, людно и оживленно. Многие офицеры встретились здесь с женами, сестрами и другими родственниками, специально приехавшими в Либаву проводить своих близких. Двухдневная задержка эскадры была им всем очень кстати.

Я в Либаве никого не мог ждать и чувствовал себя среди оживленного общества одиноко. Чтобы отвлечься, я ушел в читальню, которая напомнила мне нашу училищную «читалку», и здесь погрузился в просмотр недавно вышедших сентябрьских книжек толстых журналов.

«Внутренний обзор» в «Русском богатстве» был полон картин дикого произвола местных властей на фоне подавления царским правительством народных масс.

Уходя из России, мы уносили в сердце образ Родины, замученной безудержной эксплуатацией помещиков и капиталистов и придавленной полицейским гнетом. Те, которые создают все богатства страны, обречены на прозябание в весях и дебрях «нашей матушки России». Читаешь все это, и невольно в душе закипает гнев, а в мыслях возникает острый вопрос: «Сколько еще будет тянуться народное долготерпение?»

Выйдя из читальни под впечатлением последних сообщений о жизни российской провинции, я на главной улице Либавы увидел витрину большого книжного магазина. По привычке потянуло посмотреть, что нового появилось на книжном рынке.

Занявшись созерцанием книг, разложенных на витрине, я вдруг заметил, что рядом со мной еще кто-то увлечен тем же. Оглянувшись, я увидел матроса, в котором сразу узнал баталера с «Орла» Новикова.

Мгновенно в памяти воскресла сцена, свидетелем которой я был в кают-компании еще в первые дни моего переселения на броненосец. Старший офицер Шведе в разговоре с офицерами жаловался, что флотские экипажи, пользуясь уходом эскадры, стараются сплавить на нее все беспокойные элементы. Так, на «Орел» прислан унтер-офицер Новиков, к документам которого приложена секретная справка, что он находился под негласным надзором жандармского управления и был арестован по какому-то политическому делу, но вскоре выпущен.

— Вот тут и воюй с японцами, когда тебе насажают на корабль такие экземпляры, — говорил Шведе, а затем, обратившись к ревизору лейтенанту Бурнашеву, добавил:

— Он будет назначен к вам младшим баталером, так уж вы смотрите в оба за ним.

Через два дня на палубе Бурнашев показал мне Новикова. Он сразу привлек мое внимание: плотно сложенный, небольшого роста, аккуратный и подтянутый унтер-офицер, во всей фигуре — хорошая матросская выправка, но глаза — слишком умные и вдумчивые для заправского служаки.

У меня тогда же мелькнула мысль: вот на кого надо обратить внимание. Пусть он только освоится на корабле и рассеется первое настороженное отношение к нему со стороны начальства. Но заговорить с ним на палубе корабля без достаточного основания было неудобно, а встретиться один на один в изолированном помещении не было шансов. И вот теперь удобный случай свел нас в последний день перед уходом из России.

Я еще раз из-под фуражки взглянул на своего соседа, который, видимо, так увлекся созерцанием книг, что весь ушел в это занятие и не замечал меня.

Здесь, вне фронта и палубы корабля, он весь преобразился. Его глаза отражали восторг перед знанием и наукой, скрытыми за разноцветными обложками выставленных книг, причем его внимание, видимо, привлекали самые серьезные книги исторического и политико-экономического содержания.

Открытое честное лицо его внушало полное доверие. Такие глаза не лгут, а жандармы знают свое дело и их «рекомендации» даром не даются.

Удобный случай заговорить с ним без посторонних свидетелей в другой раз не представится, а завязав первое знакомство, легче будет наладить встречи и на корабле в походе. Новиков, наконец, заметил меня и почувствовал, что я за ним наблюдаю. Он козырнул, как полагается. Я ему ответил кивком головы и, улыбнувшись, обратился к нему: