Василий Гиппиус - Гоголь. Воспоминания. Письма. Дневники...

Облики писателей со временем стираются в обращении, как стираются переплеты их сочинений: выцветает позолота, надписи теряют свою четкость, остается — как в андерсеновской сказке — «свиная кожа». Создаются штампы, столь излюбленные, например, в школьном обиходе — о гармоническом Пушкине, о смеющемся сквозь слезы Гоголе и т. п. Нельзя сказать, чтобы в них не было подчас доли правды, но правда, выдернутая из живой связи явлений, правда сплющенная, правда высушенная мало чем отличается от неправды.

Естественно возникают переоценки этих штампов, но они не всегда приводят к цели. Если переоценка поспешна и не глубока, она грозит превратиться в новый, ничуть не лучший штамп. Единственно же надежным средством против всех возможных искажений является только обращение к первоисточникам и непредубежденное их изучение. Поэтому только приветствовать можно было бы интерес к литературным мемуарам, объединяющий в последнее время широкие читательские круги, если бы любознательность и простое любопытство, интерес и простая мода всегда могли быть здесь размежеваны. Во избежание возможных недоразумений, но и в надежде на читателей-единомышленников, нужно сделать несколько необходимых предупреждений.

Первое предупреждение. Письма Гоголя, письма к Гоголю и воспоминания современников о нем рисуют не только облик Гоголя-писателя, но и облик Гоголя-человека. Механически рассечь материал по этой линии невозможно, но важно определить основную установку книги. Нас интересует прежде всего Гоголь-писатель, а в Гоголе вне его писательства — то, чтó с этим писательством связано, чтó его так или иначе объясняет. Рассказов о том, как Гоголь варил макароны и какие носил жилеты, очень много; нам важнее знать, как писал Гоголь свои повести и комедии или даже — какие книги он читал. Нам важен Гоголь не как бытовая, а как литературная фигура. Это не значит, что здесь педантически вычеркиваются черты внешнего быта; иллюстративное значение этих черт не отрицается, но они рассматриваются как фон, на котором выделяется основное: творчество Гоголя и «литературный» быт его времени.

Второе предупреждение. Нас интересует здесь индивидуальность Гоголя как результат сложных воздействий среды; Гоголь в социальном «окружении» (и опять-таки, конечно, Гоголь-писатель в этом окружении). Вот почему большое внимание уделено отзывам о Гоголе, впечатлениям читателей его книг и зрителей его пьес. Особый интерес в этом плане представляли, с одной стороны, отклики рядового читателя и зрителя (к сожалению, материал этого рода очень скуден), с другой — отзывы писателей, притом именно писателей-практиков, а не профессиональных критиков (хотя в комментариях использованы и они).

Последнее предупреждение. Письма и мемуарные материалы имеют, конечно, характер первоисточника. Но историческое значение их не безусловно. Письма и мемуары в известной мере так же литературны, как и художественные произведения, так же не просто фотографируют факты внешнего и внутреннего мира, а производят отбор этих фактов, выдвигая или подчеркивая одно, заслоняя или устраняя другое. Они тоже связаны с соответственной идеологией и с характерологическими традициями. Образ говорящего о себе автора (в письмах) и облик «знакомого писателя» (в мемуарах) всегда в известной мере литературны. Значение материалов этим отчасти подрывается, но, конечно, не до конца: не говоря уже о самостоятельном значении драгоценных фактических сведений, уясняющих условия и обстановку творчества — самая фигура писателя может быть воссоздана из пересечения разных аспектов на него. Здесь может быть невольно осуществлено то, что осуществляет романист, строящий характер героя из пересечения аспектов на него других действующих лиц. Но это заставляет с особой осторожностью относиться к отбору материала, так как аспекты заведомо недостоверные могут привести только к искажению писательского лица.

Здесь не место ставить специальные вопросы, связанные с отбором и критикой материала. «Гоголеведение» — дисциплина не новая, и сделано в ней немало, но до сих пор нет исчерпывающего исследования, которое бы со всей полнотой и со всей научной точностью рассмотрело вопрос о степени фактической достоверности и историко-литературного значения всех источников, относящихся к изучению Гоголя. Здесь нужна большая предварительная работа. В этой книге, рассчитанной на широкий круг читателей, эта работа, даже там, где она была сделана, не могла быть полностью отражена, оговорки сделаны только в самых необходимых случаях. Сомнительный же материал (напр., воспоминания Любича-Романовича, Головачевой-Панаевой, О. Н. Смирновой) вовсе не вводился.

Издание этого типа не могло также задаваться целью обновления материала, включения неизвестного и неизданного. Тем не менее некоторый новый материал, нужный для общего замысла, включен. [Эти новые публикации отмечены в оглавлении двумя звездочками] Кроме того, привлечен к делу «хорошо забытый» мемуарный материал, затерянный в старых изданиях (наряду, конечно, с общеизвестными мемуарами и письмами Гоголя и к Гоголю).

Не могла быть разрешена в подобном издании и задача критической проверки текста публикуемых материалов. Но в отношении текста гоголевских писем трудно было пойти и на простую перепечатку из собрания под редакцией В. И. Шенрока: ненадежность текстов Шенрока очевидна. Пришлось остановиться на компромиссе и сделать то, что было возможно в условиях работы. Именно: 1) письма, автографы которых составителю были известны, проверены и выправлены по автографам; [Этот материал в оглавлении отмечен одной звездочкой. ] 2) использованы позднейшие, более исправные публикации отдельных писем; 3) значительная часть писем сверена с первопечатными текстами, и хотя в этих случаях окончательные выводы были невозможны, некоторые очевидные ошибки все же удалось устранить. [Правописание — современное, но особенности орфографии Гоголя, по возможности, соблюдены. Добавленные, исправленные и переведенные слова и фразы заключены в прямые скобки. ] Задачей подстрочных примечаний было дать читателю фактические разъяснения (а не подсказывать ему выводы). Надо заметить и здесь, что в наследство от прежней гоголевской литературы остался далеко не достаточный комментарий к письмам Гоголя и тем более — к письмам и воспоминаниям его современников. Немалую часть публикуемого здесь материала пришлось комментировать впервые. Работа в этом направлении предстоит еще очень большая: в литературной биографии Гоголя и до сих пор много темных мест, много тех «сомнений и противоречий», о которых слишком четверть века назад писал А. И. Кирпичников.