Ури Геллер - Моя история

Со мной часто происходят удивительные вещи, которых я сам не ожидаю. Вот, например, я очень много летаю по всему миру и, слава Богу, никогда ничего не происходит с самолетами. Но трижды во время полетов вдруг ломались кинопроекторы на борту Боинга-747 и пленка самопроизвольно выходила из бобин, или вдруг пепельница поднималась в воздух и резко падала в другом конце салона. Могу себе представить, как глупо это звучит, особенно для человека, который никогда не видел таких вещей собственными глазами.

Известия по поводу эффекта передач Би-би-си на важную секретную работу сильно меня встревожили. И тем не менее я не смог ничего сделать, чтобы узнать какие-то подробности. Я прекрасно понимал, что, если случится что-нибудь в таком роде, это может вызвать очень большие осложнения. И у меня не было ни малейшего желания добиваться этого. Пожалуй, это главная из причин, почему мне все хочется делать в открытую. Я не хочу работать секретно с каким-нибудь правительством. Я слишком сильно верю в силы любви и верю в возможности людей. А кроме того, я искренне верю в Бога, хотя и не исповедую какой-либо религии. А главное — я понимаю, что нам прежде всего нужен мир, чтобы выжить на этой планете.

В письме моего друга из Лондона были интересные моменты, о которых стоит рассказать. Он разговаривал с профессором Лондонского университета Дэвидом Бомом, известным физиком, который в свое время работал с Альбертом Эйнштейном и с Нильсом Бором.

«Профессор Бом, — писал мой друг, — в отличие от многих напыщенных академиков очень чуткий и умный человек с широкими разносторонними взглядами. Причем он первый человек из тех, с кем я говорил о тебе, который очень заинтересованно подошел к проблеме. Он видит в твоих опытах большое значение и выразил по этому поводу очень много интересных глубоких мыслей. После твоего визита я несколько раз с ним беседовал, и он каждый раз выражал очень сильное желание встретиться с тобой, поговорить и, если ты захочешь, провести несколько экспериментов, результаты которых можно было бы потом опубликовать в журнале „Нэйче“. Он считает, что это одно из самых влиятельных и престижных изданий в мире науки. Очень многие важные открытия впервые были опубликованы на страницах этого журнала».

Я слышал о таких публикациях в «Нэйче». Мне говорили, что первые работы о ДНК появились именно там. Мне, конечно, было очень лестно предложение выступить на ее страницах.

В письме я также прочитал: «Бом дал мне понять, что он хочет обсудить с тобой некоторые вещи. Если бы вы нашли общий язык, было бы неплохо».

Предложение выглядело очень заманчиво. Кроме того, мне было приятно, что оно исходит от такого человека, как профессор Бом. Конечно, любые эксперименты приносят дополнительные волнения, опасения, что не все получится, как задумано. Но я заметил, что, чем дружелюбнее ко мне настроен ученый, тем лучше результаты экспериментов. В противном случае я начинаю напрягаться, и они часто бывают не очень хорошие. Взвесив все за и против, я все-таки решил встретиться с профессором Бомом во время одной из моих ближайших поездок в Англию.

Но сначала я отправился в США с серией лекций и публичных выступлений.

А накануне моего вылета в Штаты профессор Джон Тейлор выступил с заявлением, из которого стало ясно, насколько серьезно британские ученые отнеслись к феномену. Он заявил прессе, что хочет начать очень серьезные исследования воздействия эффекта радио-телепередач. «В конце концов, мы, может быть, и докажем, что его силы не уникальны, — сказал он. — Но если он согласится с нами сотрудничать, то, безусловно, поможет сделать очень важные открытия в области человеческого разума. Речь вовсе не идет об еще одном телевизионном цирке. Нам хотелось бы провести серьезное научное расследование».

Одна из лондонских газет направила своего корреспондента вместе со мной в Штаты, чтобы тот постоянно освещал мое турне по университетам и колледжам США. Рой Стокдилл — так звали этого корреспондента — оказался очень приятным человеком и, конечно, как большинство людей на его месте, захотел собственными глазами увидеть, что я делаю. Когда мы летели в самолете, Стокдилл попросил меня согнуть его ключ от квартиры. Я слегка прошелся пальцами по ключу, который лежал на подлокотнике самолетного кресла. Он моментально скрутился. А когда мы прибыли в США, Стокдилл попросил меня сделать то же самое с его ключом от гостиницы, который был намного толще и крепче. Я попробовал, но у меня ничего не вышло. Ключ совсем не гнулся.

У Стокдилла было с собой небольшое зеркало для бритья в крепкой металлической рамке. Он продемонстрировал мне упругость этого зеркала, попытавшись согнуть его руками. Ничего у него не получилось. Тогда я провел пальцем по зеркалу, но тоже без успеха. Мне показалось, что это один из тех случаев, когда ничего не клеится. Я снова вернулся к ключу от гостиничного номера, и теперь он начал гнуться. Так часто бывает: сперва процесс не срабатывает, и только на второй раз что-то получается. Но самое поразительное было впереди. Стокдилл случайно взглянул на зеркало, которое оставил на маленьком столике возле окна. Оно сгибалось. Сгибалось до тех пор, пока не приняло форму буквы «U». Так тоже часто бывает — как бы задержанная реакция. А иногда совсем удивительные вещи происходят. Я провожу пальцем над какой-то определенной вилкой или ложкой, а в это время на столе гнутся другие приборы. Я и сам не знаю почему.

В тот же вечер мы со Стокдиллом отправились поужинать в ресторан, где крутили кино. Но стоило нам сесть за стол, как что-то случилось с проектором и вся пленка покатилась на пол. Клянусь, я не пытался ничего сделать, абсолютно не сосредоточивался. Стокдилл был поражен.

Вместе со Стокдиллом ездил фотограф — Майкл Брэннан, получивший в свое время звание «Британский фотожурналист года». И когда мы были в Маями-бич, я вдруг вспомнил, что в прошлом мне удавалось фотографировать себя, не снимая с объектива фотоаппарата защитного черного колпачка. Я предложил Стокдиллу и Брэннану попробовать так сделать. Они заинтересовались. Брэннан подготовил свой фотоаппарат «Никон», заряженный черно-белой пленкой «Три-Х». Я отснял три рулона пленки, держа фотоаппарат на вытянутой руке, направляя объектив, закрытый колпачком, себе в лицо. После того как заканчивался очередной ролик пленки, Брэннан брал фотоаппарат, вынимал пленку, запечатывал ее и запирал в своем кофре. Я больше к ней не прикасался. Когда они вернулись в Лондон, сразу же проявили пленки. Брэннан не сомневался, что вся пленка окажется чистой. Два ролика пленки, действительно, были чистыми. Но в середине третьей пленки обнаружились две моих фотографии. Конечно, они никогда бы не получили призов на фотовыставках, но тем не менее это были мои снимки.