Дмитрий Мережковский - Наполеон

2 апреля, узнав, что на горизонте появилась комета, император сказал тихо, как будто про себя:

— Значит, смерть: комета возвестила и смерть Цезаря. [1126] Antommarchi F. Les derniers moments de Napoléon, T. 2. P. 54.

Вдруг сделалось лучше. Боль затихла. Мог есть без тошноты. Перешел с постели в кресло; читал газеты, слушал историю Ганнибала, «Илиаду». Велел сорвать цветок в саду и долго нюхал его. Все радовались.

— Ну что же, доктор, значит, еще не конец? — сказал император весело, когда вошел к нему Антоммарки; потом оглянул всех и продолжал:

— Да, друзья, мне сегодня лучше, но я все-таки знаю, что мой конец близок. Когда я умру, вы вернетесь в Европу, увидите родных, друзей и будете счастливы. Увижу и я моих храбрых в Елисейских полях. Клебер, Дезэ, Бессьер, Дюрок, Ней, Мюрат, Массена, Бертье, — все выйдут ко мне навстречу, заговорят со мной о том, что мы сделали вместе, и снова сойдут с ума от восторга, от славы. Мы будем беседовать о наших войнах — с Ганнибалами, Сципионами, Цезарями, Фридрихами… И какая будет радость! Только бы там, на небе, не испугались такому собранию воинов! — прибавил, смеясь. [1127] Ibid. P. 61, 63.

Вошел Арнотт. Император сказал и ему, что чувствует себя бодрее.

— А все-таки, доктор, дело сделано, удар нанесен, я умираю, — продолжал, помолчав, уже другим, торжественным голосом. — Подойдите, Бертран, я буду говорить, а вы переводите господину Арнотту на английский язык, слово в слово.

Перечислив все обманы, насилия, злодейства, предательства Англии, кончил:

— Вы меня убили, и, умирая на этой ужасной скале, я завещаю позор и ужас смерти царствующему дому Англии! [1128] Ibid. P. 85.

К вечеру опять сделалось хуже, впал в изнеможение, почти обморок.

Несколько дней назад начал писать завещание и теперь продолжал. Только что был в силах, звал Монтолона и Маршана, запирался с ними на ключ, садился в постели и, держа в одной руке папку с листом бумаги, другой — писал. Когда, после тошноты и рвоты, делался потрясающий озноб, Маршан кутал леденевшие ноги его в горячие салфетки.

— Отдохнули бы, ваше величество, — говорил Монтолон.

— Нет, сын мой, я чувствую, что надо спешить. [1129] Masson F. Napoléon à Sainte-Hélène. P. 561.

Если очень слабел, выпивал рюмку крепкого Констанцского вина, «масла на огонь», по слову Арнотта; и продолжал писать. [1130] Ibid. P. 462.

В завещании — множество пунктов, подробных и мелочных, с перечислением сотен предметов, сумм и лиц. Вспоминает всех, кто сделал ему в жизни добро, и благодарит, награждает не только живых, но и мертвых, в детях и внуках; прибавляет все новых, не может кончить, боится, как бы не забыть кого-нибудь.

После ужасной ночи с жаром и бредом велит принести шкатулки с драгоценностями, вынимает и выкладывает на постели золотые табакерки, бонбоньерки, медальоны, камеи, часы, ордена, кресты Почетного Легиона; разбирает, что кому на память. Доктору Арнотту — золотой ящичек. В гербовом щите, на крышке его, вырезывает, между двумя рвотами, ослабевшей рукой, неловко, но тщательно, императорское N.

Все разобрав и записав, складывает обратно в шкатулки, перевязывает их зелеными и красными шелковыми лентами, запечатывает и отдает ключи Маршану.

— Тело мое вскройте и, если найдете рак в желудке, сообщите сыну, чтоб остерегся, — повторяет доктору Антоммарки несколько раз. — Эта болезнь, говорят, наследственна в нашем роду; пусть же, по крайней мере, сын мой спасется от нее. Вы мне это обещали, доктор, не забудьте же! [1131] Antommarchi F. Les derniers moments de Napoléon. T. 2. P. 96, 97, 103.

Думает о спутниках, как вернутся на родину; не пришлось бы им снова голодать, во время плаванья, как уже раз голодали, на пути сюда; составляет точный список всех съестных припасов в Лонгвуде; даже овец на скотном дворе не забыл. [1132] Masson F. Napoléon à Sainte-Hélène. P. 462.

«Я не добр, — говаривал, — нет, я не добр; я никогда не был добрым; но я надежен, je suis sûr». [1133] Holland H. R. Souvenirs des cours de France… P. 198.

Надо быть «надежным», чтобы думать о чужом голоде, когда самого тошнит и рвет.

Ночью в потрясающем ознобе, под «режущей бритвой» боли, диктует две Грезы, Rêveries: первая, неизвестно о чем, — может быть, горячечный бред, а вторая — «о наилучшем устройстве Национальной гвардии для защиты Франции от чужеземного нашествия». [1134] Masson F. Napoléon à Sainte-Hélène. P. 473.

— А китайцы-то мои бедные! — вдруг вспоминает. — Двадцать золотых раздайте им на память: надо же и с ними проститься как следует! [1135] Antommarchi F. Les derniers moments de Napoléon. T. 2. P. 105.

Похоронить себя завещает на берегах Сены, «среди того французского народа, которого так любил», [1136] Las Cases E. Le memorial… T. 4. P. 240. или «на Корсике, в Аяччском соборе, рядом с предками».

— А если меня отсюда не выпустят и мертвого, положите там, где течет эта вода, такая свежая, такая чистая! [1137] Antommarchi F. Les derniers moments de Napoléon. T. 2. P. 100.

Каждый день приносили ему воду из соседней долины Герания, где под тремя плакучими ивами был холодный и чистый родник. Воду эту, за время болезни, он полюбил особенно. Каждый раз, отведав, говорил:

— Хорошо, очень хорошо! C'est bon, c'est bien bon! [1138] Masson F. Napoléon à Sainte-Hélène. P. 476.

Завещая себя похоронить рядом с источником, как бы отдаривал за нее Землю Мать последним, что у него оставалось, — прахом.

«Я умираю в римской, апостолической вере, в которой родился», — говорит в завещании. [1139] Las Cases E. Le memorial… T. 4. P. 640.

Так ли это?

В самом начале болезни просил дядю, кардинала Феша, прислать ему двух священников, «чтобы не околеть, как собака». [1140] Masson F. Napoléon à Sainte-Hélène. P. 434. Тот выслал ему двух старых корсиканских аббатов, о. Виньяли и о. Буонавита.

21 апреля, когда больной понял, что умирает, он призвал о. Виньяли и сказал ему:

— Знаете ли вы, что такое chambre ardente? [1141] «Огненная часовня» — «полуелей» надгробный.

— Знаю, ваше величество.

— Служили в ней когда-нибудь?

— Нет, государь.

— Вы будете служить в моей. Когда я буду отходить, вы устроите алтарь в соседней комнате, поставите на него чашу с «дарами» и будете читать молитвы на отход души. Я родился в католической вере и желаю исполнить все ее обряды и получить все напутствия.

В эту минуту доктор Антоммарки, стоявший в ногах больного, усмехнулся.

— Глупости ваши, сударь, мне надоели! — воскликнул император. — Я могу извинить ваше легкомыслие и дурные манеры, но бессердечие не прощу никогда. Ступайте вон!

Тот вышел.

— Когда я умру, — продолжал Наполеон, обращаясь к духовнику, — вы меня положите в Chambre ardente и будете в ней служить, не переставая, до самых похорон.

Помолчал, потом заговорил о родном селении о. Виньяли, на Корсике, о домике, который он там хотел себе построить, и о приятной жизни, какой он в нем заживет. [1142] Masson F. Napoléon à Sainte-Hélène. P. 478; Antommarchi F. Les derniers moments de Napoléon. T. 2. P. 87.