Дмитрий Мережковский - Наполеон

„Меня хотят убить, — пусть… Я солдат… я сам открою грудь ударам; но я не хочу быть сосланным“, — говорит он английскому уполномоченному, Кемпбеллю, [951] Ibid. P. 175. может быть, по прочтении присланной ему леди Голланд английской газеты, с известием, что его хотят сослать на Св. Елену. [952] Holland H. К. Souvenirs des cours de France… P. 145. „Св. Елена, маленький остров“, — этих слов, записанных в ученической тетради, и пустой за ними страницы — немой судьбы — он, конечно, не вспомнил тогда; но, может быть, сердце его содрогнулось от вещего ужаса.

Но он узнает, что Союзники ссорятся — вот-вот перегрызутся, и вспыхнет война, уже не из-за него; что Франция ненавидит Бурбона, „въехавшего в нее, на закорках русского казака, по трупам французов“, как изображалось на карикатурах; Франция ждет и зовет его, Наполеона, „как Мессию“.

Обо всем этом сообщает ему посланец маршала Бертье, бывший аудитор Государственного Совета, Флери-де-Шабулон, переодетый матросом и тайно приехавший на рыбачьей фелуке в Порто-Феррайо.

Наполеон решает „разорвать саван“. 25 февраля 1815 года велит зафрахтовать два корабля, починить старый бриг „Непостоянный“, выкрасить его, как английское судно, вооружить и снабдить провиантом. В ночь на 26-е погружается на корабли, с маленькой армией: шестьюстами гренадеров и егерей Старой Гвардии, четырьмястами корсиканских егерей да сотней польских уланов. С этою горстью людей он должен завоевать Францию. 1 марта бросает якорь в Гольф-Жуане, между Антибами и Каннами.

„Французы, — говорит в воззвании к народу, — я услышал, в моем изгнанье, ваши жалобы и ваши желанья: вы требуете правительства единственно законного, по своему собственному выбору. Я переплыл через моря. Я иду, чтобы снова взять мои права и ваши“. „Солдаты! — говорит в воззвании к армии, — собирайтесь под знамена вашего начальника. Жизнь его — ваша; его права — права народа и ваши. Победа пойдет перед нами беглым маршем. Орел, с трехцветным знаменем, полетит с колокольни на колокольню, до башен Парижской Богоматери“. [953] Houssaye H. 1815. T. 1. P. 193.

Как сказал, так и сделал. Искра, вспыхнувшая некогда, после Египетской кампании, во Фрежюсе, вспыхнула теперь в Гольф-Жуане и пробежала мгновенно по всей Франции. Солнце всходило тогда, а теперь заходит, пламенея сквозь тучи последним, самым пурпурным, царственным лучом. „Лучшее время всей моей жизни был поход из Канн в Париж“, — вспомнит император на Св. Елене. [954] O'Méara В. Е. Napoléon en exil. T. 2. P. 238. Может быть, никогда еще не чувствовал он себя таким бессмертным, как в эти дни своего „второго пришествия“.

„Орел летит“ через Приморские Альпы, к северу. Маленькая армия идет по Восточному Провансу, еще почти крадучись: тамошние жители, большею частью, роялисты, равнодушны или глухо-враждебны к императору. Но уже с границ Дофинэ весь народ подымается на пути его, точно сама земля встает. К ней ближе он в эти дни, чем когда-либо, как заходящее солнце.

Люди из окрестных селений выбегают навстречу к нему и, когда, сравнив его живое лицо с изображением на пятифранковой монете, убеждаются, что это „никто, как он“, — приветствуют его немолчным: „Виват император!“ [955] Houssaye H. 1815. T. 1. P. 235.

7 марта, подходя к Греноблю, в Лафрейском ущелье, он встречает высланный против него батальон 5-го линейного полка, под командой Делессара. Обойти его нельзя: цепь крутых холмов, с одной стороны, а с другой — озера. Императорский авангард польских уланов подъезжает к батальону. Делессар, видя ужас на лицах солдат, понимает, что боя нельзя начинать, и хочет их увести. Но уланы следуют за ними по пятам, так что лошади дышат им в спину. Тогда Делессар командует „в штыки“. Люди его машинально повинуются. Но уланы, получившие приказ не атаковать ни в каком случае, поворачивают лошадей назад и отступают. В то же время император, велев опустить ружейные дула в землю, один, во главе своих старых егерей, идет к батальону.

— Вот он! Пли! — командует, вне себя, капитан Рандон.

Люди бледнеют; ноги у них подкашиваются; в судорожно сжатых руках ружья дрожат. На расстоянии пистолетного выстрела Наполеон останавливается.

— Солдаты! — говорит он громким и твердым голосом. — Я ваш император. Узнаете меня?

Делает еще два-три шага и открывает на груди зеленый егерский мундир.

— Если есть между вами солдат, который хочет убить своего императора, — вот я!

— Виват император! — раздается неистовый крик. Люди выбегают к нему из рядов, падают к ногам его, обнимают их, целуют ботфорты его, шпагу, полы мундира: в эту минуту он для них, в самом деле, „воскресший Мессия“. [956] Ibid. P. 247–248.

И ворота Гренобля взломаны, крепостной гарнизон сдался; солдаты кидаются на императора „в таком исступлении, что кажется, растерзают его; окружают, подымают, несут на руках“, — так и донесут до Парижа». [957] Las Cases E. Le memorial… T. 3. P. 463.

Ночью императорская армия входит в Гренобль, в сопровождении двухтысячной толпы крестьян с топорами, вилами, пиками, ружьями, факелами, под звуки Марсельезы и крики: «Виват император! Виват свобода! Долой Бурбонов!» [958] Houssaye H. 1815. T. 1. P. 255, 260.

«Здесь родилась Революция, — говорят, встречая Наполеона, жители местечка Визилль, под Греноблем, — мы первые потребовали Прав Человека; и здесь же воскресает свобода и честь Франции». [959] Ibid. P. 249.

«Это новый припадок Революции», — верно определяет маршал Ней. [960] Ibid. P. 310. «Всего вероятнее, что народ снова хочет Бонапарта», — пишет русский уполномоченный. [961] Ibid. P. 276. После Москвы, Березины, Лейпцига, Парижа, — после всей пролитой крови и перед всей, которая еще прольется, это, в самом деле, невероятно, чудесно, как чудо «второго пришествия».

«Ваше величество, вы всегда творите чудеса, потому что, когда мы узнали, что вы вернулись, мы подумали, что вы сошли с ума…» — начал адъюнкт Маконского мэра свою приветственную речь и не кончил, заглушенный неистовым: «Виват император!» [962] Ibid. P. 303. «С ума сошел» не только император, но и вся Франция.

Двое крестьян, в городке Вильфранше Лионского департамента, покупают у хозяина гостиницы, где остановился Наполеон, кости съеденного им цыпленка, чтобы хранить их, как святыню.

В Лионе, под окнами его, трое-четверо суток стоит, не расходясь, двадцатитысячная толпа и кричит, не переставая: «Виват Революция!» [963] Las Cases E. Le mémorial… T. 3. P. 467.

Он и сам знает, что он — Революция, и снова вдохновляется духом 93-го года, чувствует себя «Робеспьером на коне», действует с решительностью, силой и быстротой Конвента: запрещает белую кокарду, уничтожает старое дворянство и феодальные титулы; объявляет короля низложенным. «Я нахожу, — говорит он, — что ненависть к дворянам и священникам теперь такая же сильная, как в начале Революции». [964] Houssaye H. 1815. T. 1. P. 492.