Фредерик Массон - Наполеон и женщины

Наполеонъ, такимъ образомъ, оказывается вынужденнымъ подчиниться. Папа, съ его характеромъ, воспитаніемъ, взглядами, вполне способенъ отложить коронацію, если Императоръ отложитъ венчаніе, отказать въ первой, если ему отказываютъ во второмъ. Первоначально назначенная на 18 брюмера, коронація была перенесена на I фримера, потомъ на 11. Каждая отсрочка стоитъ огромныхъ расходовъ, вызываетъ недовольство, тревогу. Все гражданскія и военныя депутаціи прибыли. Парижъ полонъ ими; не знаютъ, что съ ними делать. Какой скандалъ, если Папа, явившись въ Парижъ, чтобы короновать Императора, вернется въ Римъ, не совершивъ церемоніи! Надо решаться. 9-го, утромъ, кардиналъ Фешъ даетъ супругамъ брачное благословеніе. Если когда-нибудь было принужденіе, то именно здесь, и Наполеонъ впоследствіи могъ безъ угрызеній совести заявить, что его воля не была свободна и что такъ какъ съ его стороны, действительно, было отсутствіе согласія, то бракъ, темъ самымъ, канонически не действителенъ. Но Жозефина и не думаетъ объ этомъ. Она – императрица, она обвенчана священникомъ, она миропомазана Папой, она коронована Императоромъ: будетъ ли она теперь спокойно спать?

Чисто чувственныя прихоти оживляютъ антракты, занимаютъ передній планъ сцены; но въ характере Наполеона имеются другія стороны, требуюшія удовлетворенія. Онъ не былъ бы самимъ собою, если бы довольствовался случайной любовью, которую можно просто купить за деньга. Ему знакомы приступы меланхоліи, о которыхъ никто и не подозреваетъ, онъ знаетъ прелесть уединенія вдвоемъ, среди толпы, потребность въ любви духовной сказывается въ немъ съ годами все сильнее, по мере того, какъ на его пути учащаются удобные случаи удовлетворять чувственность, и въ то же время непрерывное возвышеніе поднимаетъ его надъ людьми на такую высоту, что онъ оказывается совершенно одинокимъ.

Въ конце консульства это настроеніе еще мимолетно, едва уловимо, но затемъ оно повторяется и усиливается, становится определеннее и длительнее; это уже не порывъ юной страсти, которую онъ испыталъ, когда узналъ Жозефину; рядомъ съ чисто плотской любовью начинаетъ проявляться чувство, новторяющееся черезъ известные промежутки времени; оно раскрываетъ въ Наполеоне безпокойную душу, которая постоянно жаждетъ чего-то неведомаго и гонится за мечтой о счастьи такъ же, какъ и за мечтой о власти.

Когда это чувство еще смутно въ немъ, обладаніе, – котораго онъ страстно добивается, добивается темъ усиленнее, чемъ значительнее препятствія, добивается именно потому, что эти препятствія имеются, – почти тотчасъ же, гасить въ немъ страсть, потому что онъ находитъ действительность ниже того, о чемъ мечталъ; чувства его очищаются, одухотворяются, физическое обладаніе перестаетъ быть единственнымъ предметомъ стремленій, – и тогда передъ нами встаетъ новый Наполеонъ, совершенно отличный отъ того, который удовлетворяетъ свои физіологическія потребности съ посетительницами потайного апартамента, Наполеонъ, чуткій, нежный, пользующійся для выраженія своихъ мыслей языкомъ, который можетъ показаться языкомъ героя Астреи.

Несомненно, такого образа действій за нимъ не знаютъ и чтобы приписывать ему таковой съ уверенностью, необходимо располагать целымъ рядомъ указаній – точныхъ, подлинныхъ, несомненныхъ. Но разъ мы имеемъ таковыя для другой эпохи его жизни, – хотя бы и более поздней, – то по отношенію къ более раннимъ временамъ мы можемъ пользоваться индукціей, сопоставляя для этого признаки, которые могли казаться неинтересными, и тогда мы можемъ быть уверены, что находимся на верномъ пути.

Темъ не менее, – ни единаго прямого доказательства, и, чтобы не ошибиться, необходимо преодолеть безчисленное множество затрудненій. Те женщины, съ которыми сближается Наполеонъ, не только не стараются разсказывать о своемъ успехе, но по большей части даже уничтожаютъ всякіе следы его. Имъ приходится остерегаться мужа, оберегать свою репутацію. Оне оставляютъ после себя потомство, которое ревниво хранитъ ихъ тайну. Даже люди нескромные, говоря о нихъ, скрываютъ все же имена, которыя оне носили, и было бы дурно съ нашей стороны, хотя бы даже по прошествіи целаго века, поднимать скрывающую ихъ завесу. Да и можемъ ли мы быть всегда уверены, что эта вавеса скрываетъ отъ насъ постоянно одну и ту же женщину, что позади нея – одна женщина, и не несколько?

Несомненно, какъ внешнія черты, такъ и душевныя свойства по большей части совпадаютъ; имеются характерные факты, по поводу которыхъ нельзя ошибаться, особенно, если самъ же сохранилъ съ детскихъ летъ очень живое и отчетливое воспоминаніе объ известномъ лице; но это уже не документы, и здесь можно двигаться впередъ лишь съ самыми тщательными предосторожностями, хотя бы и рискуя при этомъ недостаточно осветить факты и оставить многое въ тени.

При консульскомъ Дворе была молодая замужняя женщина двадцати летъ, мужъ которой былъ на тридцать летъ старше ея.

Пользуясь большимъ уваженіемъ, какъ крупный работникъ, онъ оставилъ по себе прекрасную память везде, где служилъ. Это былъ прекрасный Государственный деятель. Въ одной спеціальной, но очень важной для национальныхъ финансовъ области онъ прослылъ знатокомъ и авторитетомъ; онъ создалъ административную организацію, которою заведывалъ и которая поныне еще действуетъ, согласно традиціямъ и законамъ, имъ выработаннымъ.

Жена его была прелестна; вся – грація, вся – нежность, хорошенькія, съ прелестными зубами, чудными, белокурыми волосами, орлинымъ носомъ, несколъко длиннымъ, но тонкимъ и очень характернымъ, красивыя руки и очень маленькія ноги; черты лица не особенно правильныя, но – очаровательная улыбка и полная гармоничность общаго облика, такого своеобразнаго, благодаря длинному разрезу темно-синихъ глазъ съ поволокой.

Правда, эти глаза принимали любое выраженіе, какое угодно было ихъ обладательниде придать имъ, и, поэтому, имъ не хватало искренности; но надо было быть женщиной и ревнивой женщиной, чтобы подметить это. Она дивно танцовала. пела артистически, ечень талантливо играла на арфе, умела читать и слушать и тогда еще не очень проявляла свой тонкій умъ, который такъ выказала впоследствіи. Она обладала большой силой воли. практическимъ чутьемъ, была честолюбива и не особенно разборчива въ средствахъ; но ея несомненная черствость скрашивалась изяществомъ и красотой, и хотя по происхожденію она была буржуазка, но ей, больше, чемъ знатнымъ дамамъ, быля присущи и благородство обращенія, и изящный вкусъ, и торжественностъ манеръ, принятыхъ при Дворе. «Она огь рожденія обладала удивительной чуткостью во всемъ, что касается светской жизни и светскаго обращенія, – искусствомъ, которое усваивается чутьемъ, но которому нельзя обучить»; но следуетъ прибавить, что она держалась при этомъ такъ гордо и заносчиво, словно и ея предки были не маленькими людьми, не скромными провинціальными буржуа, a герцогами и перами.