Андрей Алдан-Семенов - Семенов-Тян-Шанский

Но мало кому известно, сколько энергии и душевных сил истратил Петр Петрович, чтобы Пржевальский мог путешествовать по Азиатскому материку.

Нужно было сломить каменное равнодушие царских чиновников и бюрократов. Надо было спорить с министрами, переписываться с русским посланником в Пекине, хлопотать о разрешениях, согласовывать маршруты, определять научные цели каждого путешествия.

Вместе с Пржевальским он составлял планы экспедиций. Вместе сидели они над старинными картами и рукописями. Вместе изучали дневники и книги Марко Поло, Карпини, Рубрука.

А когда Пржевальский отправлялся в очередное путешествие, для Петра Петровича наступали долгие месяцы томительного ожидания. Взять хотя бы первое путешествие в Центральную Азию. Оно продолжалось три года. Экспедиция покрыла одиннадцать тысяч верст. Метеорологические, магнитные наблюдения, съемки маршрутов, определение высот Пржевальский проводил на всем пути.

Николай Михайлович собрал тогда шестьсот видов растений. Зоологический музей Академии наук получил от него редчайшую коллекцию млекопитающих и птиц. По материалам первого путешествия Пржевальский написал свою знаменитую книгу «Монголия и страна Тангутов»…

Так было с каждой новой экспедицией.

А путешествиям по Центральной Азии Пржевальский отдал сто одиннадцать месяцев своей жизни.

Маршруты, пройденные и заснятые им на карту, составили почти тридцать тысяч верст. Целая сеть глазомерных съемок опирается на им же определенные астрономические пункты. Исследования его принесли огромную пользу картографии, метеорологии и другим смежным наукам. Самые же крупные его заслуги относятся к исследованию животного и растительного мира Азиатского материка.

Он собрал все лучшие и типические образцы органической жизни в благодатных степях Ганьси, в песках Алашанской пустыни, на горных высотах Алтын-Тага. Он познакомил ученых с рыбами Хуанхэ, пернатыми обитателями Янцзыцзяна, животными нагорного Тибета. Он нашел дикую лошадь (лошадь Пржевальского) и дикого верблюда. По сути дела, весь животный и растительный мир Центральной Азии был открыт им для науки.

Слава самого энергичного, бесстрашного, талантливого путешественника сопутствовала ему. Его награждали золотыми медалями Русское, Парижское, Берлинское, Лондонское, Стокгольмское, Итальянское географические общества, избирали почетным членом многие университеты и академии…

Каждое возвращение Пржевальского в Петербург было и его, Петра Петровича, возвращением в собственную молодость. Он любил в новых планах Пржевальского свои незавершенные мечты. Глазами Пржевальского он снова и снова видел Небесные горы, зеленые степные озера, его ушами слушал рев водопадов, посвист черных бурь. Вместе с ним он согревался у походных костров, замерзал на вершинах Алтын-Тага, брел тростниковыми зарослями Лоб-Нора.

Громадны пройденные Пржевальским пространства, богаты его научные результаты. Он, совершивший замечательные географические открытия, называл свои путешествия лишь рекогносцировками. Он, считавший удел исследователя Центральной Азии завидным, прошел в этих «рекогносцировках» тридцать тысяч верст. «Путешественником нужно родиться», — говорил Пржевальский. И у него был дар путешественника — редкий, прекрасный дар познавания мира.

Всего год назад Петр Петрович встречал Пржевальского в Петербурге. Он вернулся тогда из четвертого путешествия.

Торжественно встретили знаменитого путешественника. Академия наук наградила Пржевальского золотой медалью: «первому исследователю природы Центральной Азии». По предложению Семенова Географическое общество назвало хребет Загадочный хребтом Пржевальского. Была срочно издана его книга о четвертом путешествии по Центральной Азии.

И почести и громкая слава не удержали Николая Михайловича в Петербурге.

В августе 1888 года Петр Петрович проводил его в пятое путешествие. Вот уже третий месяц, как Николай Михайлович находится на Иссык-Куле, исследует Небесные горы. Завершает то, что начал Петр Петрович. Письма от него, к сожалению, приходят редко. Что делает сейчас Пржевальский? Чем занят? Куда направится он с берегов Иссык-Куля?..

Был поздний осенний вечер. В черные окна кабинета стучал дождь, уныло посвистывал ветер. В тусклой позолоте рам серели картины голландских живописцев. На письменном столе сиротливо лежали неоконченная рукопись, недочитанная книга. Печально потрескивали пальмовые свечи в бронзовом канделябре.

Петр Петрович, как слепой, бродил по кабинету, натыкаясь на вещи. Остановился перед глубоким кожаным креслом. Давно ли в нем сидел Пржевальский? Говорил о своих приключениях, о планах пятого путешествия. Советовался с Петром Петровичем. А теперь?

Неужели эти слова написал Пржевальский: «Похороните меня в походной экспедиционной форме на берегу Иссык-Куля…»?

Эти слова звучат как черный колокол. Завтра траурное заседание Географического общества. Невыносимо тяжело произносить прощальное слово. Сказать, что нет больше великого путешественника. Невероятно! Умер Пржевальский. Невозможно!

Петр Петрович берет газету с некрологом. Антон Чехов пишет: «Один Пржевальский, или один Стенли стоят десятков учебных заведений и сотни хороших книг. Их идейность, благородное честолюбие, их фанатическая вера в науку делают их в глазах народа подвижниками, олицетворяющими высшую нравственную силу…»

Что еще можно добавить к словам Чехова? Они выражают сущность жизни и деятельности Пржевальского. Кому-кому, а вице-председателю Географического общества, другу великого путешественника есть что сказать.

Петр Петрович придвигает стопку бумаги, пишет, разбрызгивая чернила. Но почему же чем сильнее горечь утраты, тем расслабленнее и беспомощнее слова? Они как туман, как мелкий моросящий дождь; от беспомощных слов этих и пусто и холодно. Он опускает трясущуюся руку. Уныло смотрит на исписанный листок.

«Тяжкая болезнь унесла в могилу мощного телом и духом русского богатыря, но память о нем будет долго жить в легендарных почти рассказах племен нагорной Азии. Местность, в которой находится могила Пржевальского, мне хорошо знакома. Она так врезалась неизгладимыми чертами в моей памяти, что я как бы вижу ее перед собою…»

Перед ним снова, как наяву, Небесные горы. Гигантские вершины поднимаются из бездонной глубины Иссык-Куля. На берега набегают широкие полукружья волн. Орел висит в небе на распахнутых крыльях. Выше орлиного взлета только хребет Кунгей-Алатау. «Этот величественный ряд закутанных в белоснежные саваны великанов стоит на страже дорогой нам могилы, обозначая собою ту грань русской земли, за пределы которой наш славный путешественник делал свои отважные набеги в почти неведомые для него в научном отношении страны…»