Андрей Алдан-Семенов - Семенов-Тян-Шанский

Даже Петра Петровича испугала предстоящая работа. Перед отъездом из Петербурга Достоевский сообщил, что подобрал всего лишь двенадцать тысяч документов. А история общества будет состоять из трех обширных томов, из полутора тысяч печатных страниц. Петр Петрович не собирается просто рассовать по главам весь материал. Ему не нужна простая последовательность в истории русских путешествий и открытий. Ему нужно осмысление всей научной деятельности общества. Взаимосвязь и зависимость всех событий.

Испуг прошел, когда он приступил к работе. Все-таки хорошо это чувство полной отрешенности от всех забот, кроме одной, самой главной. Хороши эти часы в ночном кабинете, когда только пузырится от свежего воздуха занавеска да поскрипывает сверчок. И скрипит перо, скользя по бумаге. И мысли будоражат ум, и перед глазами встают видения далеких лет. А где-то за Рановой, в теплых лугах одиноко, протяжно вскрикивает коростель.

Петр Петрович пишет, зарыв босые ноги в пушистую шкуру гималайского черного медведя, одетый в холщовый заляпанный красками балахон. В балахоне ему и удобно и покойно, хотя сыновья подсмеиваются над его нелепым, монашеским одеянием.

В полночь он бросал перо, ложился спать. По-старчески кряхтя, долго устраивался на диване. Чтобы скорее уснуть, бормотал детские стишки, считал до ста, до трехсот, думал о себе, о сыновьях. Да, вот сыновья. Выросли, приобрели солидность, наплодили детишек. Он и в самом деле роздал сыновьям частицы своей разносторонней натуры. Лишь Ростислав решил стать художником.

Петр Петрович с усмешкой думает, что если бог и лишил его таланта, так это таланта живописца. Он, самозабвенно влюбленный в живопись, в коллекционирование картин, сам не может нарисовать ничего. Знаток живописи, не умеющий рисовать, — не смешно ли? Зато Ростислав талантлив, очень талантлив…

С этой мыслью он засыпает.

Утром расстроенная Елизавета Андреевна сообщила, что Ростислав опять заболел.

Перепуганный Петр Петрович поспешил к сыну. Еще с пятилетнего возраста Ростислав болен туберкулезом костей; ни доктора, ни курорты не могут помочь ему. Петр Петрович надеялся — чистый воздух гремячинских полей поставит мальчика на ноги.

Мальчик сгорел на глазах отца и матери.

Смерть любимого сына потрясла Петра Петровича: он осунулся, еще сильнее постарел и уже не прикасался к работе.

В доме стало пустынно, печаль поселилась во всех комнатах, Петр Петрович заперся в кабинете.

Иногда брал перо, но на бумагу стекали слова: «Что делать? Любить! Любить всех тех, кому нужна, дорога или полезна эта любовь, любить их на земле, заботясь о них, облегчая их горести и страдания…»

Он тупо смотрел на исписанный клочок бумаги. «Что делать? Любить!» А любви не было. Была деревянная боль в сердце, пустота в голове, полынная тоска по сыну.

Елизавета Андреевна страшилась за мужа. Впервые за долгие годы Гремячка показалась ей местом, опасным для Петра Петровича. Она уговорила его вернуться в Петербург.

Шумная столица, новые встречи, друзья отвлекли Петра Петровича от мрачных дум. Он снова принялся за работу.

Зимой 1893 года в Географическом обществе появилась худенькая по-дорожному одетая женщина. Петр Петрович еще издали заметил ее одинокую фигуру. При его появлении женщина встала. Синие, с металлическим отблеском глаза — в них жили и воля и ум — остановились на Петре Петровиче.

— Я — жена Ивана Дементьевича Черского, — сказала она.

— Мавра Павловна! — Он распахнул дверь кабинета. Еще ничего не зная, почувствовал новое несчастье.

— Иван Дементьевич скончался на реке Колыме, — сказала Черская после минутной паузы.

Петр Петрович сжался от боли. У него не было слов для утешения, потому что слова друзей не могли утешить его собственные муки.

Черский в мае 1892 года решил плыть из Верхне-Колымска до Ледовитого океана. Смертельно больной, сопровождаемый женою, сыном и проводником Степаном Расторгуевым (племянник Генрих Дуглас бросил путешественника), отправился он по неведомой северной реке. На сотни верст не было живой души, чтобы помочь Черскому в случае беды. Утлый карбас спускался по Колыме, а умирающий ученый вел наблюдения, собирал коллекции, исследовал окрестные горы.

— Предчувствуя скорую смерть, муж написал для меня завещание, — говорила Мавра Павловна. — Он просил, чтобы я завершила начатое путешествие. «Когда я умру, положи меня на карбасе лицом на север. Даже мертвым я должен быть впереди», — повторила Мавра Павловна слова завещания.

Петр Петрович вспомнил: «Похороните меня в походной экспедиционной форме на берегу Иссык-Куля». Как похожи слова Пржевальского на завещание Черского! Как родственны были их натуры, хотя путешественники и не знали друг друга!

— Иван Дементьевич умер двадцать пятого июня. Над рекой в тот день бушевала снежная метель, мы еле выкопали могилу в вечной мерзлоте. Я похоронила Ивана Дементьевича на берегу Прорвы — маленькой речки, впадающей в Колыму. — Мавра Павловна опустила голову.

Петр Петрович пристально разглядывал худенькую синеглазую женщину, и душевная боль его таяла. Улетучивалась тоска. Казалось странным, что эта маленькая, подавленная собственным горем женщина оживляла сейчас его волю. «Может ли горе воодушевлять?» — поразился он неожиданной мысли и исправил ее, как не точную: «Не горе, а люди подают нам примеры бодрости».

Перед ним сидела простая русская женщина, дочь иркутской прачки, достойная своего мужа-путешественника. Мавра Павловна завершила трагическое путешествие мужа. Со скудными запасами пищи, с ночевками на голой земле, преодолевая снежные бури, речные паводки, всевозможные опасности. Подавленная гибелью мужа, эта женщина вела по пути научные наблюдения, дополняла коллекции новыми видами животных, образцами горных пород.

Эта женщина совершила путешествие из Нижне-Колымска в Петербург — двенадцать тысяч верст — на собаках, на оленях, через горные хребты и сибирскую тайгу, чтобы в полной сохранности доставить материалы экспедиции.

Петр Петрович вспоминает, что в истории русских географических открытий записано имя Марии Прончищевой, отважной путешественницы в Ледовитом океане. Отныне имя Мавры Павловны будет стоять рядом с именами многих открывателей Азиатского материка.

Петру Петровичу пришли на ум слова Черского:

«Если бы люди не путешествовали, как бы они узнали о красоте и величии мира? И в самом деле, как бы мы узнали о Центральной Азии без Пржевальского, о Кашгарии без Чокана Валиханова? Сколько жертв, сколько преждевременных смертей требует наука! Какие могучие люди сгорают для России, во славу ее! Для тебя, Россия, идут на подвиг, на гибель твои лучшие дети».