Евгений Дырин - Дело, которому служишь

Полбин старался учить своих летчиков тому, что необходимо на войне. Он хотел встретиться с врагом во всеоружии.

Встретиться вскоре пришлось.

Когда японские империалисты напали на территорию Монгольской Народной Республики в районе реки Халхин-Гол, Полбин командовал эскадрильей скоростных бомбардировщиков. Это были те самые двухмоторные красавцы, о которых Чкалов сказал, что они представляют собой переходный этап от многомоторных гигантов к прочным, стремительным пикировщикам.

Узнав о том, что через два дня всей эскадрилье предстоит перелетать на новый аэродром, название которого, а равно и маршрут, будут уточнены особо, Полбин сразу понял, о какой "правительственной командировке" идет речь. Он ждал такой командировки год назад, во время Хасанских событий, ждал долго, до самого шестого августа - дня окончательного разгрома японских захватчиков и водружения на высоте Заозерной победного знамени Советской страны. Тогда обошлись без него. Теперь черед наступил.

Из штаба, хотя было уже под вечер, он направился на аэродром. С ним здоровались возвращавшиеся со стоянок техники в рабочих комбинезонах, подпоясанных широкими ремнями. Некоторые с удивлением оглядывались ему вслед. Очевидно, они еще ничего не знали.

У проходной будки, уже на территории аэродрома, к двум тонким, врытым в землю столбам была прибита доска с козырьком-навесом от дождя. К доске была прикреплена стенная газета - стартовка. Она висела уже третий день, и все, кто шел на аэродром или обратно, читали крупную, выведенную красным "шапку": "Равняйтесь по летчикам подразделения капитана Полбина". В большой статье о метком ударе эскадрильи по "мосту противника упоминались фамилии лучших летчиков: Ушакова, Пасхина, Пресняка и Факина.

Полбин ускорил шаг. "Равняйтесь..." А одна машина все же не в строю. Бурмистров сказал: "Оставить экипаж, полетите без нее". Легко сказать - целая боевая единица! Он уверил командира полка, что самолет будет восстановлен. Бурмистров скептически посмотрел на него из-под косматых бровей, положил на стол волосатые руки и ничего не ответил.

Надо же было затеять смену мотора на "четверке" именно сегодня! Правда, техник Файзуллин - невиданного упорства человек, неделю может не спать и только хмурым становится. Если перебросить еще Пашкина с командирской машины да мотористов, управиться можно.

Солнце уже село. На западе горела узкая полоска холодной зари. Она отделяла темносерое, покрытое облаками небо от сумеречной земли такого же цвета.

Около "четверки" были люди. Кран-гусь, вытянув длинную шею с крюком тали-блока на конце, отчетливо проектировался на фоне тускневшей зари. Кто-то стоял на стремянке, копаясь в моторе, и говорил:

- Так, так, аккуратно. А еще говорят, что проводку в темноте снимать невозможно. Глупистика!

И по голосу и по любимым словечкам Полбин узнал своего техника Пашкина и очень обрадовался. Без всякой команды Пашкин сам пришел помогать Файзуллину. Экий трудяга!..

- Раскапотили? - спросил Полбин, приблизившись.

Двое мотористов и Файзуллин, стоявшие внизу, выпрямились и опустили руки с зажатыми в кулаках ключами и плоскогубцами, а Пашкин ответил веселым тенорком:

- Какое раскапотили, товарищ командир! Уже проводку размонтировали, сейчас снимать будем.

- Когда же вы успели? - удивился Полбин.

- А они нам ужин сюда принесли, - сказал Файзуллин, очень мягко произнеся "ж". Он указал на мотористов, которые хлопотали около подъемного крана.

- Здорово! Прямо здорово! - Полбину стало ясно, что завтра он сможет доложить Бурмистрову о готовности "четверки", но на всякий случай он спросил: - А монтировку нового за сутки закончите?

- Зачем шутите, товарищ капитан? - вопросом ответил Файзуллин, а Пашкин сверху добавил:

- Завтра в обед будет, как часы. Ну-ка, начали!

Стрела крана медленно повернулась, пошла и остановилась над мотором. Файзуллин быстро взобрался по стремянке, чтобы помочь Пашкину закрепить крюк.

- Так. Аккуратно! - скомандовал Пашкин, и один из мотористов начал осторожно крутить ручку. Цепь с крюком натягивалась все туже. Раздался тихий скрип. Двигатель стал отделяться от рамы. Когда он был поднят на воздух, самолет легонько вздрогнул всем корпусом.

Полбин понял, что здесь будут работать до утра, и уже приготовился уходить, но расслышал в темноте чьи-то легкие шаги. Всмотревшись, он узнал комиссара полка Ююкина.

- А это что за полуночники? - звучным, молодым голосом спросил Ююкин, подойдя ближе. - Здравствуйте, товарищи!

Все дружно ответили ему.

Он сделал еще три шага, оглянулся.

- Это вы, Полбин? Ну, раз командир здесь, никаких вопросов не задаю. Вижу - сняли старый мотор, новый подготавливается... А это что у вас капает?

Он подошел к самолету и зажал пальцем одну из трубок, отсоединенных от снятого мотора. Понюхав палец, сказал:

- Не вода и не масло. Да и трубка желтая, значит - бензин.

Он улыбнулся, но Пашкин раздраженно повернулся к Файзуллину:

- Что ж ты, друг, не заглушил как следует?

- Я сделал. Заглушка, видно, слабая попалась, - с виноватым видом ответил Файзуллин.

- Глупистика, - проворчал Пашкин, быстро меняя заглушку. - Смотреть надо.

Полбин улыбнулся в темноте. Он знал, как его техник не любил, чтобы ему указывали на оплошности. Словечко "аккуратно" он чаще употреблял в значении "осторожно", но сам был в высшей степени аккуратным в работе. Сейчас он, конечно, сгорал от стыда: шутка ли, батальонный комиссар замечание сделал!

Ююкин достал из кармана галифе носовой платок, но моторист быстро подал ему кусок пакли. Комиссар стал вытирать руки и, ни к кому в отдельности не обращаясь, проговорил:

- Капля - потеря небольшая. Но если в минуту, скажем, шестьдесят капель, то в час это составит, - он сделал короткую паузу, - ну да, три тысячи шестьсот. А за сутки, пожалуй, литр наберется. Самолетов у нас много, страна большая. Много горючего нужно, товарищи...

Полбин согнал с лица улыбку. Расчет простой, но верный и глубокий.

Ююкин бросил паклю в стоявшую около стремянки металлическую коробку.

- Ну что же, не буду мешать, товарищи. Работайте. Вы остаетесь, капитан?

- Нет, иду, - сказал Прлбин.

- Тогда вместе.

Некоторое время шли молча. Полбин ждал, что комиссар заговорит об экономии горючего, и чувствовал себя неловко. Ему не хотелось услышать замечание от Ююкина, которого он глубоко уважал. Да в полку, пожалуй, не было никого, кто относился к комиссару иначе, включая самого Бурмистрова, человека несколько мрачного, крутого нрава. Светловолосый, с открытым приветливым лицом, Ююкин был очень молод годами. Но в свои двадцать восемь лет он успел окончить школу летчиков и военно-политическую академию. Он читал в ДКА отличные лекции по политэкономии и истории партии. К нему валом валили, когда он проводил консультации по истории партии. К нему, комиссару части, приходили с жалобами житейскими, и он никогда не отпускал человека, не дав ему дельного, умного совета. Был он очень вежлив; всем, даже безусым мотористам, говорил "вы". И при всем том он отлично летал на СБ, метко бомбил на полигоне, заходил на посадку с завидной точностью... Можно ли не уважать такого?