Антон Чехов - Воспоминания современников об А. П. Чехове

«Я, нижеподписавшийся, Антон Павлов сын Чехов и пр. и пр. сим клятвенно обязуюсь впредь юным плагиаторам не покровительствовать, для „Крымского Таймса“ никаких поэтических и прозаических произведений неведомых мне авторов не рекомендовать».

Но однажды, в разговоре со мною, А. П. Чехов затронул одну, по-видимому, сильно интересовавшую его чуть ли не до смерти тему, или, вернее, одного очень большого русского человека, сыгравшего такую видную роль в истории русской общественности последней четверти девятнадцатого века. Это — покойный А. С. Суворин.

Не помню, в 1902 или 1903 году А. С. Суворин приезжал в Крым, в свое любимое имение в Алуште, и оттуда заехал в Ялту с исключительной целью повидаться с Чеховым. Накануне приезда Суворина к Чехову Антон Павлович заглянул ко мне в редакцию и несколько конфузливо попросил:

— Сделайте мне, М. К., большое одолжение. Прав на это одолжение с вашей стороны я не имею никаких. Если откажете — не обидите меня, но очень и очень огорчите…

— Слушаю!

— Сюда приезжает старик Суворин. Если можно, не печатайте об этом ничего. Не разругайте его!

Обращение Чехова, признаюсь, меня удивило: суть в том, что, зачастую расходясь радикально с «Новым временем» и иной раз пускаясь с ним в полемику, я никогда не затрагивал лично А. С. Суворина и, напротив, к нему лично относился с исключительным интересом, чтя в нем огромную организаторскую силу и большой талант. Это я и высказал Чехову.

— Да, да! Вы правы! — как будто обрадовался Чехов. — О старике мы с вами еще поговорим! А что я вас предупредил, — так ведь это — на всякий случай! Вон у вас этот, как его… Ну, тот, который напоминает похоронные дроги, поставленные оглоблями вверх…

— Дубичинский?

— Ну да, Дубичинский! Он ведь «лихой наездник». Возьмет да и восприветствует старика Суворина по-своему! И ведь если бы это было идейно! А то ведь просто — ради красного словца обложит. А старик, хоть и стреляная птица, — огорчится. А мне очень и очень не хотелось бы его огорчать! Бог с ним!

Несколько дней спустя я был у Чехова, и он завел снова разговор о Суворине.

— Мы с ним были большими друзьями! — говорил Чехов. — Потом мы разошлись. Расхождение началось с несчастного дела Дрейфуса, по отношению к которому, по моему мнению, «Новое время» заняло ошибочную позицию. За последние годы между мною и Сувориным осталось уже мало общего. Но все-таки — это воспоминания молодости. Я чувствую себя очень обязанным Суворину. Пусть на него собак вешают. Пусть на него возлагают ответственность за то, в чем его личной вины очень мало, что является коллективным грехом. Но все же «старая любовь», говорят, «не ржавеет». И я до могилы не смогу относиться безразлично к Суворину.

Дальше Чехов горячо заговорил о положительной роли Суворина в русской жизни.

— Кто поднял гонорар газетного работника? — говорил Чехов. — Кто первый стал давать русским писателям такую плату, при которой культурному человеку сделалось возможным целиком отдаться газетной работе? Это сделал именно Суворин. Вы скажете, что просто-напросто он применил правильный коммерческий расчет. Да. Пусть так. Но другие не хотели, да и сейчас не хотят применять этот «правильный расчет».

Кто вообще относился к своим сотрудникам с исключительной заботливостью? Старик Суворин! Загляните в его конторские книги, вы увидите, какие колоссальные суммы розданы Сувориным сотрудникам в виде безнадежных авансов. Кто первый стал обеспечивать своих сотрудников пенсиями? Суворин!

Знаете ли вы, например, дело с У.?

Этот человек был когда-то полезным работником. Суворин его ценил. Хорошо платил. Потом У. заболел нервным расстройством и работником быть перестал. Суворин назначил ему месячное жалованье — двести рублей. Зная гордость У., Суворин отдал приказание в редакции:

— Пусть У. постоянно пишет. Принимайте его вещи, но не печатайте. Ссылайтесь на цензурные условия, на недостаток места, на что хотите. Ссылайтесь на меня лично: говорите, что данная вещь мне не понравилась и я не позволил ее печатать! А деньги платите!

И вот У. продолжает годами присылать свой материал, в большинстве случаев являющийся сумбуром, — а Суворин продолжает выплачивать ему гонорар и от времени до времени дает ему отпуск и на поездку выдает отдельную сумму…

Кто по-человечески обставил своих типографских рабочих? Кто для типографского персонала создал отличную профессиональную школу, эмеритальную кассу и т. д.? — Суворин.

Кто из русских господ издателей, придя к убеждению, что данный начинающий писатель обещает со временем развернуться, — берет этого писателя к себе, любовно за ним ухаживает, бережет его, направляет его талант? Суворин.

Кто, наконец, из русских издателей способен, заранее зная, что данная книга пойдет туго, будет залеживаться десятилетиями, — все же издать такую книгу и затратить на издание многие десятки тысяч? Только Суворин!

У кого из этих русских издателей в душе живет жилка жажды творчества и кто занимается издательством не столько ради возможных выгод, сколько ради того, что этим создаются культурные ценности? Это — А. С. Суворин.

И вот когда история будет судить его, — пусть она не забудет и этих сторон жизни Суворина…

Таков был отзыв А. П. Чехова об А. С. Суворине. Живя на чужбине, я вспомнил этот отзыв в те дни, когда старик Суворин сошел в могилу…

Зимою 1902–1903 года в маленьком кружке ялтинской молодежи, богатой, увы, только мечтами о служении обществу идейно, возникла мысль об издании в Ялте литературного ежемесячника. Инициаторы обратились ко мне, приглашая принять участие в создании нового журнала, а услышав от меня признание их затеи симпатичною, но практически нелепою, пожелали, как говорится, перенести дело в высшую инстанцию — и потревожили Чехова. Я участвовал в завязавшихся переговорах и вот вспоминаю: то, что было высказано тогда Чеховым по частному поводу, — имеет даже и теперь, столько лет спустя, большое общее значение.

Чехов внимательно выслушал достаточно сбивчивую речь инициаторов, только что соскочивших со школьной скамьи, и все время был очень и очень серьезным и даже как будто угрюмым. А потом неожиданно улыбнулся милою, доброю улыбкой, встряхнулся и сказал:

— Говорят, один еврей, которого знакомые просили о каком-то одолжении, ответил им: «Я, господа, могу помочь вам — только вздохом сочувствия!»

Ну, вот видите ли, так и я — могу помочь вам исключительно вздохом сочувствия!

Какой журнал? Ради бога, господа! Для кого журнал? Зачем журнал?

Попробуйте организовать любительский спектакль — и вы увидите, как это отчаянно трудно. А ведь журнал, да еще не просто журнал, а толстый журнал, да еще журнал политико-экономически-литературный и так далее, — ведь это — огромное предприятие, для создания которого нужно чудовищное количество знаний, опыта, энергии, таланта и… и денег!