Эдуард Хруцкий - Тени в переулке

Именно эти люди делили миллионную прибыль от незаконного производства.

В сентябре 1982 года мы веселой компанией завалились в ресторан «Сосновый бор» в поселке Усово недалеко от Москвы. Это было весьма модное место. Если в ресторане «Архангельское» собирался народ погулять «за всю масть», то в Усово приезжали послушать ретро-певицу Ингу и спокойно посидеть.

За огромным столом гуляла пестрая компания. «Держал стол», как тогда принято было говорить, а конкретнее – угощал всех, знаменитый московский человек, один из королей подпольного трикотажа Миша Фридман.

Его цеха и мелкие фабрики, разбросанные по Подмосковью, снабжали весь Кавказ и Сибирь женскими брючными костюмами из джерси, с обязательной наклейкой, что этот прекрасный товар сработан в романтической Италии.

Как говорили знающие люди, Миша держал все Подмосковье и часть столицы. В его компании я увидел деятелей из обкома КПСС, зампрокурора, милицейских начальников и еще каких-то, видимо, серьезных людей, облеченных властью.

– Гуляет Миша, – сказал мой товарищ, крупнейший специалист по теневикам. – Победу празднует.

Разговорить моего друга было нелегко, но кое-что мне из него выжать удалось.

В апреле на Мишино производство было отправлено несколько тонн ткани для изготовления знаменитых женских костюмов.

Сырье отправили, но до Фридмана оно не дошло. Более того, исчезли грузовики, а четыре водителя и экспедитор попали в больницу с острым отравлением клофелином. Надо оговориться, что в 1982 году препарат этот спокойно продавался в аптеках и проститутки еще не взяли его на вооружение.

Когда экспедитор очухался, то нарисовал Мише леденящую душу картину: их остановила ГАИ, потом его и водителей напоили какой-то дрянью, они отключились и их привязали к деревьям, где страдальцев нашли аборигены.

Подобного не случалось. Из-за сырья возникали мелкие конфликты, но такого махновского налета еще не было. Единственное, что пояснил экспедитор, – нападавшие были или грузины, или армяне.

Дело Фридмана контролировали не уголовники, а местные власти, поэтому охрану предприятий и товара осуществляли не блатняки, а специально набранные спортсмены.

С помощью, естественно, купленных ментов люди Фридмана вышли на налетчиков. Грузинские деловые открыли трикотажное производство в соседней, Калининской области. Охраняли их кутаисские воры.

Мирные переговоры ничего не дали. Тогда люди Фридмана похитили жену и дочь грузинского теневика и выдвинули условие: сырье в обмен на родственников. Это могло стать началом криминальной войны. А она никому не была нужна. Империя Миши Фридмана, рухнув, погребла бы под обломками не только дельцов, но и их сановных покровителей.

Поэтому, как поведал мне мой друг, в живописном месте на озере Селигер произошла историческая встреча. Там вели переговоры не наши цеховики и не блатняки. Договаривались о мирном исходе дела о налете на караван Фридмана те, кто учил нас свято соблюдать «моральный кодекс строителей коммунизма». Был такой знаменательный документ в те далекие времена.

Власти предержащие договорились. И снова заработали станки на фабриках Миши Фридмана.

Эпоха Брежнева прославилась небывалой по тем временам коррупцией. Дело «Океан», дело Трегубова, Ставропольское дело, Сочинское, Ташкентское… Коррупция, как раковая опухоль, съедала страну.

Двенадцатого ноября 1982 года хоронили Леонида Брежнева.

У нас уже был опыт великих похорон. Организаторы учли ошибки, и центр Москвы был плотно перекрыт.

Но, в отличие от 53-го, когда провожали в Мавзолей Великого вождя все народов, к Колонному залу, где лежал сиятельный покойник, никто не рвался.

Мерзли на ноябрьском ветру солдаты и милиционеры, а скорбящей толпы не было.

Когда гроб с телом генсека опускали в могилу, оборвалась веревка.

Траурную речь произносил новый руководитель страны Юрий Андропов. Он прославился борьбой с коррупцией. И мало кто знал, что все эти дела, о которых судачили на московских кухнях, были просто борьбой за власть.

Леонид Брежнев руководил страной восемнадцать лет и оставил нам в наследство коррумпированный госаппарат. Именно коррупция легла в основу фундамента нового «демократического общества», в котором нам «посчастливилось» жить.

С таким же успехом этот год можно назвать первым, так как он был единственным годом правления Андропова. Но именно тогда в стране появилось множество легенд, и по сегодняшний день я не могу в них разобраться, отделить правду от выдумки.

1983 год. Март. Я еду на Киностудию имени Горького. Шофер такси, разбитной московский мужичок, расспрашивает меня о кино и артистах. Сам делится воспоминаниями, кого из знаменитых развозил домой из ресторана. Треп идет. Веселый московский треп.

Мы прощаемся довольные друг другом. И водитель таинственно говорит мне:

– Ты поаккуратнее, друг, по городу облавы идут.

– Ты что, какие еще облавы?

– Попадешь – узнаешь.

Ни о каких облавах я тогда не думал. На студии по моему сценарию делали двухсерийный фильм «Приступить к ликвидации», по тем временам большая удача, и я был весь поглощен этой работой.

На студию меня выдернул директор картины, надо было выбить дополнительные деньги к смете, а сделать это без особого труда мог только я, так как директором студии стал мой хороший товарищ Женя Котов.

Но Жени на работе не было, он находился «в верхах», и я пошел к его заму, знаменитому на весь кинематограф крикуну и матерщиннику Грише Рималису.

Когда я вошел в его кабинет, Гриша сказал сразу:

– Нет!

Далее следовали выражения непереводимые.

– Что ты кричишь, я же к тебе зашел кофе выпить.

Секретарша принесла кофе. У Гриши нашлось по рюмке хорошего коньяка. Мы пили кофе и говорили о будущем фильме. Я сетовал, что не хватает денег на найм машин того времени, «эмок», «виллисов», «студебекеров».

– Давай письмо, – сказал Гриша.

Я вынул заранее заготовленную бумагу, и он поставил резолюцию. Мы выпили еще по рюмке. И нам очень захотелось есть.

– Пойдем на ВДНХ, в «Узбекский», возьмем манты и плов.

– Ты что, – Гриша покрутил пальцем у виска, – с ума сошел? В Москве облавы.

– А кого ловят-то?

– Всех, кто в рабочее время ходит по ресторанам, магазинам, баням. Отлавливают и сообщают начальству.

– Гриша, мы же с тобой кинематографисты, начинаем большой фильм, поэтому пришли в ресторан, чтобы прикинуть, можно ли в этом интерьере создать неповторимое художественное полотно. А манты и плов едим в наше обеденное время.

– Тебе хорошо, – вздохнул Гриша, – ты же вольный художник.