Татьяна Сухотина-Толстая - Воспоминания

Ведь вся эта местность, по которой мы проезжаем, была прежде, в незапамятные времена, огромным морем, и те окаменелости, которые мы теперь находим в степи, были прежде в море.

Это мне понравилось, и я с нетерпением ждала, когда покажутся горы.

Последняя деревня, которую мы проехали, была Гавриловка. От нее до хутора только девять верст.

Степь все такая же гладкая, но вот вдруг на горизонте показалась гора правильной конической формы с закругленной вершиной.

— Дядя Степа, — кричу я. — Что это?

— Это гора Шишка. Она за хутором верстах в двух, трех.

Недалеко от Шишки виднеются еще несколько возвышений, не таких высоких и не такой правильной формы, как она. Дядя Степа объяснил мне, что это — курганы, то есть насыпи, под которыми в давние времена люди хоронили своих покойников.

Вот наконец и наш хутор: маленький серый деревянный дом и около него несколько таких же деревянных хозяйственных построек. Дальше, в степи, стоит войлочная палатка, которую здесь зовут кибиткой.

И вот тут мы должны прожить целое лето!

В первое время я была занята обозреванием всего, что было на усадьбе и вокруг нее.

Дом осмотреть не долго: четыре комнатки, вокруг которых идет балкон. В доме будут жить папа, мама, младшие дети и я. Мальчики с Фо-Фо и Степой будут жить в большом амбаре, стоящем поблизости от дома. В степи, в нескольких саженях от дома, стоит войлочная кибитка, в которой живет старый башкирец Мухаммедшах с семьей. Они будут делать кумыс для лечащихся.

Есть еще кое-какие постройки для работников, лошадей и коров.

Вокруг дома — ни деревца, ни цветка, ни лужи воды… Трава высохшая и колючая.

От палящего солнца можно укрыться лишь в наш огромный дормез, который стоит посреди двора в ожидании нашего возвращения.

Скучно…

От переменной воды и от жары все с первых же дней стали страдать желудочными болезнями. Мама пришла в отчаяние. Посылать за доктором было слишком далеко.

Пришлось справляться кое-как с теми лекарствами, которые мама осмотрительно привезла с собой.

Очень трудно было с пищей: вода доставалась из колодца и была невкусна и нездорова. Белого хлеба не было, и нельзя было его испечь, так как нельзя было достать дрожжей. Питались черным хлебом и сухарями.

Обедали мы на балконе, но от жары и насекомых трудно бывало есть. После захода солнца дышалось легче. По вечерам мы собирались на балконе пить чай. Но и тут мы не избавлялись от насекомых. Только что зажигались свечи под стеклянными колпаками, как начинали падать на скатерть жесткие черные жучки. Подобрав под себя свои крылья и многочисленные ноги, они, как дробь, сыпались на белую скатерть. Сначала они лежали неподвижно. Потом понемногу оживали и начинали бегать по всему столу.

После чая ляжешь спать и не можешь заснуть от жары и духоты. Ворочаешься с бока на бок, переворачиваешь подушку со стороны на сторону, но не получаешь ни малейшего ощущения прохлады…

Приходит утро, и опять всходит палящее солнце, и опять некуда от него укрыться.

Я не находила себе ни дела, ни развлечения и тоскливо мечтала о Ясной Поляне.

Томительный день тянулся бесконечно…

Наконец пришла мне мысль убежать… «Встать тихонько, рано утром, так, чтобы никто не услыхал, — думала я, — и убежать прямо в Ясную».

Все мои мысли были направлены на исполнение этого плана.

«Но на дорогу нужны деньги, — мысленно рассуждала я. — А вот денег-то у меня нет. Как быть?» И я стала соображать, откуда бы мне их достать…

«Продать серьги, которые мне подарила бабушка Любовь Александровна? Они золотые, и кораллы в них настоящие. А кораллы — это драгоценные камни и, наверное, очень дорого стоят… Но где и кому их продать? Если попросить денег у папа или мама, они спросят, для чего они мне нужны, и, если я скажу, то, конечно, не дадут.

Попросить у Степы и открыть ему свой план? Но у Степы, вероятно, тоже денег нет, потому что я знаю, что у него есть долги. Я слышала, как мама с ним об этом говорила…» Я решила подождать приезда Ханны. Может быть, она сумеет украсить мою жизнь и сделать ее хоть немножко похожей на жизнь в Ясной, когда она воспитывала Сережу, Илью и меня в комнате под сводами…

А пока ее еще не было, я старалась хоть немного принять участие в жизни мальчиков. Они больше всего говорили об охоте, о ружьях, о собаках. Фо-Фо был страстным охотником. Он мечтал застрелить хоть одну дрофу, которые часто встречались в степи… Дрофы — это большие птицы, напоминающие индюшек. Они очень чутки и осторожны и близко к себе не подпускают человека.

Какими-то хитростями, из-за стада овец, Фо-Фо удалось обмануть бедную дрофу и застрелить ее.

Раз, подходя к дому, я увидела на балконе пригвожденную к какому-то щиту огромную красивую птицу с распростертыми крыльями.

Немец был очень горд своей добычей и хотел, чтобы все ее видели. Сам он сиял от радости.

Мама велела взвесить птицу, в ней оказалось восемнадцать фунтов. Потом ее намариновали в уксусе, и мы понемногу съели доверчивую жертву Федора-Федоровичевой уловки.

Кроме дроф, которых по-местному называли «дудаками», в степи водились орлы. Они попадались иногда стаями, а иногда поодиночке.

Раз утром, вышедши после кофе из дома, я увидала десятка полтора-два огромных темных птиц, сидящих по ту сторону высохшего пруда.

Я бросилась в комнаты, чтобы позвать мальчиков, но не успели мы выбежать, как орлы, один за другим, стали распускать свои тяжелые крылья и медленно улетать в степь…

Как-то мальчики открыли мне тайну о том, почему Фо-Фо бывал всегда так гладко причесан.

— Ты знаешь, — сказал мне раз Сережа, — у Фо-Фо не свои волосы, а он носит парик.

— Да, — продолжал Илья. — Я раз проснулся ночью и вижу — у Фо-Фо голова голая, как арбуз, и он бреет затылок. А парик лежит у него на столе. Когда он увидал, что я проснулся, он на меня закричал, чтобы я спал. Я испугался и закрылся с головой…

— Ты рассмотри попристальнее пробор на его волосах, — говорит Сережа, — он прошит ниточкой, и кожи на нем не видно.

На меня это сообщение мальчиков произвело большое впечатление. Я никогда прежде не слыхала о том, чтобы кто-либо носил парик. Я постоянно вглядывалась в волосы бедного немца и пришла к заключению, что мальчики были правы и что у Фо-Фо, несомненно, вместо своих волос надет парик.

Папа старался всячески развлекать мама и нас. Он сознавал, что мы все живем здесь ради него, и потому ему хотелось, чтобы мы как можно меньше скучали. Часто он возил нас кататься по разным окрестным деревням — русским и башкирским.

Чаще всего мы езжали с ним в деревню Гавриловку к знакомому крестьянину Василию Никитичу. Это был умный, степенный старик, с которым папа разговаривал о вере и о разных сектах, которых много среди местных крестьян.