ВЛАДИМИР КЛИПЕЛЬ - УЛЫБКА ДЖУГДЖУРА

– Я и не боюсь, работы у нас, слава богу, хватает, только не ленись. Обидно, что четыре месяца уже проработал, до конца сезона три остается, а ни черта не получу. Вот передам кухню ему и с первой оказией на материк…

– Что хотят, пусть делают, а кухню не приму,- сказал помощник Николая Михайловича. – Это не дело. Сегодня его, а завтра меня таким же манером.

– Ладно, не горюйте раньше времени, все утрясется. Попробую поговорить с Тумановым, человек он, кажется, не вредный…

Но поговорить не пришлось, не было нужды. Назавтра Туманов сам сказал повару, чтоб тот продолжал работать. Хорошо, что одумался, но ведь такие встряски для людей вовсе не так уж бесследно проходят, и лучше, чтоб таких острых ситуаций не создавалось вообще.

Я проходил мимо столовой, когда увидел Диму. Он носил в кабину кастрюли с едой, ведра, хлеб.

– Ты куда? – спросил я его.

– К приборам, людей кормить.

– Давай и я с тобой, кастрюли да ведра придерживать буду.

И мы поползли к приборам. Чтоб не плескалось, Дима вел машину, как на похоронах, еле-еле. У прибора смена оставила работу и подошла к машине обедать, Дима вылез из кабины, встал за монитор. Для него это дело привычное, у прибора он работал.

У мониторщика сухое, пропитанное маслом и заводским дымом лицо. Глубокие морщины на лбу и возле носа говорят о возрасте: около сорока, а может, и больше. Спросил, откуда он.

– Сам я из Свердловска, – ответил он. – На прииске впервые. Два брата старались и раньше, они уже четвертый год в артели, вот и меня затащили. Дизель я немного понимаю, разбирал его, да и братья, в случае чего, помогут. Вот и работаю. Только тяжело: одна смена двенадцать часов, да на съемке надо помогать, а там поднести, унести, что-нибудь подладить. Только на сон и остается, а про что другое и думать уже не хочется…

Я спросил потом Диму, как фамилия этого дизелиста.

– Шляпкин Петр Ефимович. Их три брата у нас на участке. Михаил на ремонте дизелей, а Николай – бульдозерист. Тут, кого ни возьми, один другого притянул…

Только мы подъехали к другому прибору, как подкатил бензовоз, из кабины выскочил Разин и ко мне:

– Полезайте в кабину. Дима и без вас обойдется, а вы поедете в бухту Лантарь. Там интересно вам будет.

Я поблагодарил, и мы помчались к конторке. Вышел Туманов:

– Что вам с собой нужно, берите и – на Лантарь. Здесь вам дождь, наверное, уже прискучил, а там в бухте рыбалка, нерпы, утки. Заодно у меня к вам просьба: сделайте набросок с моего сынишки, пусть ему на память останется. Дня через два-три мы вас оттуда заберем, к тому времени, может, оказия в Аян будет, а нет, так в Томптокан вас перебросим.

Я согласился, схватил свой рюкзак, попрощался с Петром и сел в кабину. Петро на прощание сказал, что от похода на перевал Казенный придется отказаться: нет погоды, и планы изменились. Начальство их комбината должно приехать сюда, тогда сами разберутся.

Шофер – молодой атлетического сложения высокий парень с золотым зубом улыбнулся и дал машине ход.

– Толя, – назвал себя шофер, когда я попросил его сказать свое имя и фамилию.

– Вы уже не юноша, – сказал я. – Мне неудобно так вас называть, хотя я и постарше.

Лишь после этого он назвал себя полностью: Анатолий Петрович Колесников. Приехал он на Север из Ростова. Зачем? Чем его поманил Север? Приехал, чтобы заработать на собственную машину. Деньги, которые он заработал в прошлом сезоне, ушли на строительство дома в Ростове. После этого захотелось для полного счастья иметь машину. Посоветовались с женой и решили, что еще один сезон он может поработать и на этом конец. Больше никуда не поедет. В Ростове у него была хорошая работа в автоколонне, жена тоже работает и одновременно учится, у них есть дочка, пришла пора воспитывать, чтоб росла человеком. По рассуждениям, Анатолий хороший семьянин, не пьет, заботится, чтоб все было дома в порядке. Жена ему не уступит: только привез деньги, а уж распорядилась ими она и с помощью родственников за один год построила дом.

У Анатолия вьющиеся русые волосы, улыбчивое лицо. Сам он в синем толстом свитере выглядит настоящим богатырем. Весело попыхивая сигареткой и прищуря глаз, он лихо ведет порожний бензовоз. Машина у него отменная – «Урал», а сам он водитель второго класса, хороший механик. Колеса у машины огромные, с рубчатыми покрышками, они прямо глотают расстояние, подминая дорогу. Кабина высокая, обзор хороший. Даже до крышки капота не всякий достанет головой, а уж ветровое стекло еще выше. Грязь, лужи, колдобины не страшны, машина спокойненько переваливает через всякие препятствия.

Быстро промелькнули десять километров до домика связистов. Дальше дороги не стало, машина пошла руслом реки Таймень, с берега на берег, с отмели на отмель, потому что по сторонам стеной стоял пойменный высокий лес: лиственница, тополь, чозения, кое-где проглядывала белоствольная береза, а в густом подлеске ольха и тальники.

Машина с ходу влетела в воду, только белые каскады в стороны от колес да волна перед радиатором. Дно повсюду валунное, крепкое, машина не вязнет. Тайменем выехали на Лантарь. Это уже речка более серьезная, до ста метров в ширину и более глубокая. Казалось, что машина плывет по воде, погрузившись в нее по ветровое стекло. Горячий пар от мотора заполнял кабину так, что трудно становилось дышать. Временами вода через отверстия в полу заливала кабину вровень с сиденьем. У меня полные сапоги воды, хотя сижу на метр восемьдесят от земли. Анатолий не обращает на это внимания, знай вертит баранку. Для него это привычная «дорога».

Долину Лантаря обступают высокие конические сопки, покрытые лесом. На большой крутизне хорошего леса нет. Не успеет дерево созреть, как его валит ветром или губит пожар. Долина узкая, словно коридор в Прибрежном хребте. Скалистые обнажения по бокам. Скалы бурые, желтые, красноватые, лес с потемневшими до черноты стволами, облака, ползущие к морю по кручам и накрывшие долину сверху, как короб, придают ей угрюмый вид. Лесных птиц почти не видно, только морские чайки, залетевшие от моря далеко, кружат над рекой, оживляя ее стремительную, волнующуюся поверхность.

По глубокой воде большой скорости не дашь, и мне кажется порой, что конца Лантарю не будет, потому что едем уже который час, а моря все нет. Река делается все глубже. Теперь пересекать ее приходится либо на широких плесах, либо на перекатах.

– Ну, сейчас лето, вода не столь холодна, – а что же делать весной, поздней осенью? Так и ездите по пояс в воде? – спросил я Анатолия.

Он лишь пожал плечами в ответ: что, мол, спрашиваешь!

– Сейчас будет самое глубокое место, – сказал он. – Пойдем на крутой берег.

В самом деле, машина погрузилась по капот, пар и вода хлынули в кабину. Потом вода закрыла наполовину ветровое стекло, это уже человеку выше головы, и хлынула через боковую дверцу, где стекло было выбито. Я сидел в ледяной воде чуть не по пояс. Перед самым берегом машина пошла почти на плаву, едва касаясь дна колесами, и стремительное течение развернуло ее цистерной вперед. Анатолий выругался и начал выкручивать руль, сделав круг, он дал газ и на этот раз вылетел на кручу берега, не допустив, чтоб машину развернуло вторично.