ВЛАДИМИР КЛИПЕЛЬ - УЛЫБКА ДЖУГДЖУРА

А пока Харин говорил мне о том, что для поднятия охоты в районе необходимо расселение норки по Аиму и Учуру, где ее пока нет, необходимо привлечь авиацию для борьбы с волком, необходимо больше лицензий на отстрел дикого оленя – согжоя, который во время гона уводит из стад много важенок и дает полудикое, не поддающееся приручению потомство. Думаю, что все это лишь полумеры, но спорить не берусь – охота заинтересовала меня лишь попутно и не является делом моей жизни.

В этот день контора совхоза была полна людей – бригадиры ждали отправки к оленьим стадам и, пока была возможность, решали текущие вопросы. Был тут и молодой Михаил Плотников – старший бригадир над тремя оленьими стадами, и бригадир девятого стада – Илларион Васильевич Колесов и другой люд, каждый по своим делам.

Плотников, несмотря на молодость (ему тридцать восьмой год), уже семнадцать лет работает в оленеводстве. Отец его, Иван Михайлович Плотников, специалист-оленевод с высшим зоотехническим образованием, работает в совхозе уже много лет, а до этого занимался оленеводством на Сахалине и даже во время войны был начальником оленеводческой команды, созданной для нужд армии. У него за плечами сорокалетний стаж работы. Он и приучил сына к оленеводству, и теперь тот не мыслит себе иного занятия.

Колесов много старше Михаила Плотникова – ветеран Отечественной войны, по сути почти инвалид, потому что вернулся с перебитой рукой и может ею лишь кое-что поддержать, помогая здоровой. Как и все эвенки, он худощав, небольшого роста, скуластое лицо обветрено, обожжено морозами. Несмотря на приличный еще мороз, по утрам до двадцати градусов и поболее, он ходит в осеннем пальто, ворот рубашки расстегнут. Покалеченную руку он держит глубоко в рукаве, и оттого плечо у него приподнято и выглядит он сутуловатым. У него в бригаде подобрались одни холостые мужчины, а ведь кому-то надо и варить, и штопать одежду, и шить унты.

– Давай мне в бригаду чумработницу, – говорит он директору.

– Ну что ж, – соглашается тот, – бери Анну, она пока свободна, может поехать.

– Не надо мне Анну, она пьяница, – отказался Колесов. – Что я с ней там буду делать…

– А она утверждает, что ты пьяница, – спокойно парирует директор. – Кто вас разберет… Другой чумработницы все равно нет, бери ее, она все умеет делать.

– Я пью, но я головы не теряю, – горячится Колесов. – Не хочу я такой чумработницы…

Он еще продолжал упираться, но потом я увидел его возле самолета вместе с Анной – женщиной лет сорока пяти, с веселыми озорными глазами, с румянцем на скулах. Они дружески беседовали, потягивая винцо из горлышка бутылки для сугреву.

Хотя экспедитор, браво войдя в контору, объявил, что самолет будет через час и потому, кто хочет лететь, должен поторопиться и все имущество должно быть на месте, самолет пришлось ждать чуть ли не полдня, а над Маей потягивало свежим ветерком, и на льду сидеть в ботиночках и легком пальто было не очень приятно. Но Колесова и Анну это обстоятельство мало заботило, они, казалось, не замечали холода. Эту невосприимчивость к морозу я заметил еще вчера, когда летал в стада. Пастухи работали голыми руками, без шарфов, в легкой одежонке, хотя мы прятали носы в воротники пальто. Все дело в привычке. Помню, еще четырнадцатилетним мальчишкой мне довелось поработать зиму в мелиоративной изыскательской партии. С утра и до позднего вечера мы были в поле, а по открытому всем ветрам болоту тянуло таким морозным свежаком, что надо было все время шевелиться и шевелиться, чтоб не замерзнуть. Через месяц лицо у меня буквально задубело от ветра, и к февралю я уже ходил, нимало не беспокоясь,- куда дует ветер – мне навстречу или в спину. Но при любой привычке всему есть предел. Оленеводам, охотникам зачастую приходится много ходить по морозу, из жарко натопленной палатки выскакивать на пятидесятиградусный мороз и, разгоряченные, они часто примораживают верхушки легких. Начинается трудно излечимый недуг. Приходится не забывать, что живут они не в средней полосе России, а в суровой по климатическим условиям зоне, и больницы, понастроенные в Аяне, Нелькане, Джигде, отнюдь не излишество, а необходимость, еще одно свидетельство заботы партии и правительства о поддержании здоровья малых народностей Севера.

В этот день самолет подали лишь к вечеру, когда мы уже потеряли веру, что улетим на базу, вокруг которой группируются три стада оленей. Наконец самолетик – грузовой АН-2 – показался в небе и стал быстро снижаться на лед Маи. Он подрулил прямо к нам, мы быстро пошвыряли в него мешки с комбикормом, имущество, заскочили сами. Лысенков указал пилоту куда лететь, штурман тут же проложил курс в точку, где в Тотту впадает Нельбачан, и мы полетели, на этот раз на северо-восток.

Самолет шел над сопками, забираясь все выше и выше и порой пронизывая рыхлые клубы тумана. Лесистые сопки, на этот раз покрытые лиственничником, постепенно уступали место белоголовым, с гольцами и спящим под глубокими снегами стлаником. Он угадывался на белых пупырчатых склонах. Мы летели над боковыми отрогами Джугджура, а сам хребет оставался в стороне, с крутыми, сине-розовыми складками и острыми пирамидальными гольцами, такой свеже-чистый, словно только что накрахмаленный в каждой своей складочке, что даже зубы щемило, будто не глядишь на него, а кусочек его, как сосулька с крыши, находится на зубах и холодит рот.

Вершины проплывали под самолетом столь близко, что можно было бы рассмотреть на снегу даже след барана, если б они тут были. Но снежные бараны зимой предпочитают каменистые, с кручами и нагромождениями скал вершины, где есть укрытия от волка и ветра. Солнце садилось за дальние горы, ставшие совсем фиолетовыми, а базы все не было. Пилоты где-то сбились с курса, залетели не в тот распадок и теперь рыскали над ключами, снизившись ниже окружающих гор и напрасно отыскивая оленьи следы, которые могли бы навести их на корали и палатки оленеводов.

К пилотам подсел- Лысенков, он летел на базу, чтобы проинструктировать оленеводов относительно разделения стад перед отелом и заодно показать, как лучше применять комбикорм. Он был в полушубке, унтах, толстый и неповоротливый, и закрыл собой дверь в пилотскую кабину. Проснулся Колесов, вернее его разбудила Анна, когда поняла, что пилоты сбились с курса. Глянув в иллюминатор, он не узнал знакомых мест. Анна суетится, машет руками, что-то горячо ему доказывает по-своему, по-эвенкийски, тормошит его. Колесов тоже полез было к пилотам, потом махнул рукой, сел на свое место.

– Они пьяны, что.ли? – говорит он мне. – Не туда летят, не видят, что ли? Вон та большая сопка справа должна оставаться. По карте летают, пусть теперь сами ищут, где Нельбачан…