Веселовский Владимирович - Скрытая биография

Один из красноармейцев заинтересовался моей судьбой. Он часто приходил ко мне, был ласков, угощал вкусными булочками. Как-то он сказал, что скоро будет демобилизован из армии и если я захочу, могу поехать с ним в деревню. Я уже привык к этому дяде Ване, всегда радовался его приходу, но на его предложение не согласился – ведь скоро меня должны были отвезти во Фроловское к маме.

Наступило лето, в моей зимней одежде стало жарко. Я давно не мылся в бане, и у меня, как и у других, завелись вши. Это страшно огорчало меня. Воевал я с ними как мог, но все мои усилия были напрасны. За ночь от соседа они опять наползали на меня вместо уничтоженных. На мое счастье, в один прекрасный день за мной пришли. После бани мы сели с сопровождающим красноармейцем в поезд и приехали в город Шепетовку. Там в штабе ОГПУ (отдел государственного политического управления) меня еще раз обо всем расспросили, опять сводили в баню, дали чистое белье и форменную красноармейскую одежду, в том числе буденовку со звездой на ней. Жить меня определили в казарму красноармейского взвода.

Меня научили застилать по-солдатски койку и соблюдать воинский порядок. Наш взвод выполнял боевую задачу по охране штаба и тюрьмы ОГПУ. Каждое утро с нарядом красноармейцев я приходил в штаб и до вечера находился там, что-то рисовал за свободным столом и прислушивался к разговорам. Здесь наслушался всяческих интересных историй: как задержали нарушителя границы, о перестрелке с контрабандистами, о бое в лесу с бандой, о разных грабежах и разбоях.

Во дворе штаба, против тюрьмы, стояла походная кухня, где варилась еда арестованным. Здесь повар угощал меня вкусной гречневой кашей.

Быстро привык я к этой жизни в казарме, к красноармейцам, относившимся ко мне с вниманием и любовью. Как и все, я получал пайковый кусковой сахар, но им меня угощали и красноармейцы. Так что в моей тумбочке сахар не переводился. Тогда он считался редким лакомством.

Когда у меня заболело горло и поднялась температура, собралось целое совещание красноармейцев: как меня лечить?

Способ был найден. Полоску шинельного сукна смочили керосином, обмотали мне шею, уложили на койку, закутали и велели терпеть. Шею сильно щипало. Терпел я всю ночь. На другой день горло прошло.

Время шло и шло, а мне неоднократно отвечали в штабе: «Не можем найти твою маму». Не знаю, кто из начальства додумался, но меня решили поместить в городской детский дом.

Там в огромном холодном помещении стояло множество коек. Ночью под тоненьким одеяльцем я никак не мог согреться. Еды не хватало. Суп был чуть теплый или совсем холодный. Почти все ребята были старше меня. Многие из них не ночевали, возвращались откуда-то с добытыми продуктами – колбасой, салом, сладостями. В частых перебранках слышалась нецензурная брань, редкий день обходился без драк.

Я ни с кем не мог подружиться. Группы ребят по углам играли в карты. Через неделю житья в такой «компании» я сбежал. Пришел в штаб ОГПУ и заявил, что жить в таком детдоме не буду. Вечером красноармейцы забрали меня в казарму.

В начале осени меня пригласил в кабинет старший начальник. Он поинтересовался моим житьем-бытьем, а потом сообщил, что никак не могут найти мою маму, что она не живет во Фроловском и, где находится сейчас, никто не знает.

– За это время, – продолжал начальник, – на тебя, Борис, поступил запрос из Польши. Требуют вернуть тебя польским властям для передачи отцу. Мне приказано выполнить это требование.

У меня от такого известия зашумело в голове.

В тот же день меня снарядили в дорогу и препроводили в Славуту. Оттуда местный начальник ОГПУ и красноармеец на бричке повезли меня в сторону границы. Не помню, сколько длилась дорога, но в конце концов бричка остановилась на тракте недалеко от шлагбаума. На польской стороне тоже стояла бричка, возле нее – польский офицер с солдатом и мой отец в темном костюме и шляпе. Польские военные направились к шлагбауму. Начальник ОГПУ соскочил с подножки, помог сойти мне, и мы тоже пошли к шлагбауму. За несколько шагов до него нас окликнул красноармеец. Подбежав, он сказал мне:

– Борис, идти туда в буденовке нельзя.

Я снял буденовку и отдал ему. Поднялся шлагбаум. Военные встретились, обменялись какими-то бумагами, отдали честь и разошлись. Сопровождаемые польскими военными, мы подошли к бричке, где стоял отец. Сзади, на русской стороне, удалялся цокот копыт. Я смирился с мыслью, что отец меня убьет. Однако, взглянув ему в лицо, ничего свирепого не заметил. Напротив, как показалось, он улыбался. Подсаживая меня в бричку, отец проговорил:

– Дурень ты, дурень!

Было тесно, и отец усадил меня на колени. Ехали молча, пока не приехали в город Острог. Мы сошли у гостиницы и поднялись на второй этаж. В номере отец спокойным голосом, будто ничего не произошло, задавал мне вопросы, я коротко отвечал. Доверительной беседы не получилось.

Жили мы в гостинице недолго, помылись в бане, отец купил мне новую одежду.

Уезжали на извозчике. Проехали знакомый мост через реку Горынь. Показались хутора, за ними виднелась деревня Ольховка. Свернули к дому дяди Фили. Встреча была теплой. Взрослые размещались за столом в кухне. Я прошел в комнату к мальчикам, они обрадовались моему возвращению и наперебой торопились посвятить меня в свои ребячьи дела.

Отец уехал. После его отъезда тетя Дуся и дядя Филя забросали меня вопросами. С вниманием слушали мои рассказы. Пришли и соседи, взрослые и ребята. Всех интересовало: как там, в России?

А жизнь шла своим чередом. Пришла зима, выпало много снега. Надвигались праздники Рождества Христова. Тетя Дуся купила в городе разной блестящей мишуры и цветной бумаги. Мы принялись делать игрушки на елку – разноцветные бумажные цепи, хлопушки, звезды, клееные домики и кубики. Елка получилась на славу. К веткам прищепками прикрепили подсвечники, вставили тонкие желтые свечи. Тетя Дуся напекла пирогов и плюшек.

Вечером мы услышали пение и увидели за окном большую красную звезду, изнутри подсвеченную свечой. Поющие девчата и парни были нарядно одеты, украсились блестящими нитями и мишурой. Это было рождественское колядование. Колядующих пригласили в дом и угостили пирогами.

Через неделю наступил новый, 1927 год. В первый его день Дети, подростки и молодежь, с полными карманами зерна утром ходили по домам и, набрав в горсть зерна, рассеивали его, приговаривая: «Сею, вею, посеваю, с Новым годом поздравляю».

Хозяева в благодарность угощали ранних гостей всякой выпечкой. Эти угощения прятались в торбу, висевшую через плечо. Всем было весело и радостно. В этот день после «посевания» я возвратился домой с полной торбой разной вкусной выпечки.

Незаметно бежали дни. Однажды, войдя в дом после уборки коровника, я увидел сидящего за столом отца. Выглядел он устало. Между взрослыми шел какой-то серьезный разговор. Я ушел в комнату к мальчикам. Потом отец расспросил меня о всех моих знакомых, делах, интересовался, что я читаю. Наверное, его беспокоило, что я нигде не учился, а ведь мне шел уже одиннадцатый год.