Квинт Эппий Флавий Арриан - Поход Александра

И здесь Александр одобрил и эти слова, и тех, кто их сказал; действовал же он все равно по-другому, как раз наоборот. Рассказывают, что он восхищался Диогеном из Синопа, с которым он встретился на Истме. Диоген лежал на солнце; Александр остановился перед ним с «пешими друзьями» и щитоносцами и спросил, не нужно ли ему чего. Диоген ответил, что ему нужно одно: пусть Александр и его спутники отойдут в сторону и не застят солнца. (2) Александр, видимо, не вовсе был лишен понимания того, что хорошо, но жажда славы была сильнее его. Когда он прибыл в Таксилы и увидел голых индийских мудрецов, он очень захотел иметь кого-либо из этих людей в своей свите: так восхитила его их выдержка. Старейший из софистов (остальные были его учениками), именем Дандамий, сказал, что и сам он не придет к Александру и никого другого к нему не отпустит. (3) Раз Александр сын Зевса, то и он сын Зевса; из того, что есть у Александра, ему ничего не нужно, ибо он доволен своим, и он видит, что он и его спутники столько скитаются по суше и по морю без всякой доброй цели и конца этим великим скитаниям у них не будет. Он не желает ничего, что властен дать ему Александр, и не боится, что он может что-нибудь у него отнять. (4) При жизни ему достаточно индийской земли, которая вовремя приносит плоды, по смерти он избавится от тягостного сожителя — от своего тела. Александр велел не трогать его, понимая, что перед ним человек свободного духа. Он убедил присоединиться к своей свите Калана, одного из местных мудрецов, которого, как пишет Мегасфен, сами софисты называли человеком без всякого самообладания. Мудрецы, по его словам, бранили Калана за то, что он оставил счастливую жизнь с ними и стал служить другому владыке, кроме бога.

Я пишу об этом потому, что в сочинении об Александре следует сказать и о Калане. В Персии он, никогда раньше не болевший, ослаб телом, но не пожелал вести образ жизни, подобающий больному. Он сказал Александру, что хорошо было бы ему вернуться домой, пока он не испытывает такой болезни, которая заставит его изменить прежний образ жизни. (2) Александр долго возражал ему, но увидел, что его не переубедить и что если ему не уступить, то он иным способом, но все равно уйдет из жизни. Он велел, следуя собственным указаниям Калана, сложить огромный костер; распорядиться этим он велел Птолемею, сыну Лага, телохранителю. Рассказывают, что Калана провожала торжественная процессия: шли люди и лошади; одни в полном вооружении, другие со всяческими курениями для костра. Некоторые добавляют, что несли еще золотые и серебряные кубки и царское одеяние. (3) Ему приготовили лошадь (он уже не мог идти пешком по болезни), но у него не хватило сил сесть на нее, и его понесли на носилках. На нем был, по индийскому обычаю, венок, и он пел по-индийски. Инды говорят, что ото были гимн и славословия богам. (4) Коня, на котором он собирался ехать (это был царский конь, нисейской породы), он, прежде чем взойти на костер, подарил Лисимаху, одному из почитателей его мудрости. Кубки и ковры, которыми Александр велел украсить костер, он роздал сопровождавшим его. (5) Взойдя на костер, он возлег торжественным образом. Все войско глядело на него, но Александру это зрелище, где центральным лицом был его друг, показалось невыносимым. Другим же казалось чудом, что тело в огне остается совершенно неподвижным. (6) Когда, рассказывает Неарх, те, кому было приказано, подожгли костер, грянули трубы (так велел Александр), все войско подняло тот крик, с которым оно ходило в сражения, слоны закричали пронзительно и воинственно все воздали честь Калану. Вот что записали об инде Калане писатели, заслуживающие доверия, и людям стоит узнать об этом: стоит понять, до какой степени сильна и непобедима человеческая воля, стремящаяся выполнить желаемое.

Александр, придя в Сузы, отослал Атропата в его сатрапию; Абулита же и его сына, Оксафра, за худое управление Сузами велел казнить. (2) Много преступлений совершено было правителями в землях, завоеванных Александром, по отношению к храмам, гробницам и самим подданным: поход царя в землю индов слишком затянулся, и казалось невероятным, что он вернется, пройдя через земли стольких народов, сражаясь столько раз со слонами; считал и, что он погибнет где-нибудь за Индом или Гидаспом, за Акесином или Гифасом. (3) Бедствия, перенесенные им в земле гадросов, еще больше утвердили азийских сатрапов в мысли, что беспокоиться им относительно возвращения Александра нечего. Говорят, что Александр в это время стал более склоняться к тому, чтобы доверять жалобам и ничуть в них не сомневаться. Он готов был страшно наказывать даже за мелкие проступки, считая, что люди, способные на них, могут совершить и великие преступления.

(4) В Сузах отпраздновали свадьбы и он сам, и его «друзья». Он, по словам Аристобула, взял в жены старшую дочь Дария, Барсину, и еще младшую из дочерей Оха, Парисатиду. Была уже его женой и Роксана, дочь бактрийца Оксиарта. (5) Гефестиона он женил на Дрипетиде, дочери Дария, сестре своей жены: он хотел, чтобы дети Гефестиона и его были двоюродными. Кратеру он дал в жены Амастрину, дочь Оксиатра, Дариева брата; Пердикке — дочь Атропата, сатрапа Мидии; (6) Птолемея, телохранителя, и Эвмена, царского секретаря, женил на дочерях Артабаза, одного на Артакаме, другого на Артониде; Неарха на дочери Барсины и Ментора; Селевка на дочери Спитамена, бактрийца. Таким образом переженил он человек 80 «друзей» на дочерях знатнейших персов и мидян. Браки совершены были по персидскому обычаю. (7) Для женихов поставлены были в один ряд кресла; вкусив от напитка, невесты подошли и если, каждая возле своего нареченного; те обняли и поцеловали их. Царь подал пример; браки всех совершены были одновременно. Этот поступок Александра сочли одним из доказательств его простого и дружественного обращения с «друзьями». (8) Мужья, каждый со своей женой, ушли к себе. Приданое всем дал Александр. Были и другие македонцы, женившиеся на азийских женщинах; Александр велел составить их поименные списки (оказалось их больше 10 000), и все они получили от него свадебные подарки.

Александр решил, что теперь как раз время уплатить солдатские долги. Он велел составить списки, кто сколько должен, чтобы выдать соответствующие суммы. Вначале только немногие записали свои имена, боясь, что Александр устраивает проверку, кому из солдат не хватает жалованья и кто слишком роскошествует. (2) Когда Александру доложили, что только немногие внесли свои имена в списки и что большинство скрывает свои долговые обязательства, он изругал солдат за их недоверчивость: и царь должен говорить только правду своим подданным, и те, кем он правит, не должны сомневаться в правдивости своего царя. (3) В лагере были поставлены столы и на них положены деньги; ведающим раздачей он приказал уплачивать долги каждого, кто предъявит долговое обязательство, не записывая больше имен. Солдаты положились на слово Александра, и то обстоятельство, что они остались неузнанными, было для них еще приятнее, чем избавление от долгов. Говорят, что войску было в тот раз пожаловано около 20 000 талантов.