Сергей Луганский - Небо остается чистым. Записки военного летчика.

Кто-то из уцелевших приближенных Гитлера писал после войны о том, какой приступ радости охватил бесноватого ефрейтора, когда в осажденный пылающий Берлин поступило сообщение о внезапной смерти американского президента Ф. Рузвельта. Вся камарилья, управлявшая некогда пресловутым «третьим рейхом», а теперь запертая в подземном бункере имперской канцелярии, воспрянула духом. Перед ними забрезжила возможность избежать суда и веревки. Вспомнилась историческая параллель, когда вот так же, в критический для Германии час, внезапная смена властителя на русском троне помогла агрессору избежать заслуженного наказания. Воистину утопающий хватается за соломинку.

Однако все было напрасно. Верные принятым обязательствам войска союзников и в первую очередь Советская Армия добивали издыхающую фашистскую гадину. Огненный вал быстро приближался к последнему убежищу гитлеровских главарей. Берлин был обречен. Скоро наши доблестные танкисты вышли к каналу Тельтов, охватили южную окраину гитлеровской столицы.

И все-таки Гитлер еще на что-то надеялся. На что? Его многолетний подручный Геббельс кричал по радио, что в руках фюрера скоро окажется грозное, невиданной силы оружие, которое изменит исход войны. Фашистская пропаганда утешала берлинцев тем, что осажденная столица будет деблокирована, что с запада к городу подходят боеспособные части армии генерала Венка, а на соединение с ними пробиваются войска генерала Буссе… Жалкие потуги обреченных, потерявших рассудок людей, которые боялись заслуженного возмездия. Эти люди обрекали на бессмысленную гибель тысячи и тысячи солдат.

– Завтра едем,- наконец сказал мне генерал Алексеев.- На утро я вызвал машину.

Назавтра мы поехали в Монино. По дороге Батя рассказывал последние военные новости: до падения Берлина остаются считанные дни. Касаясь моих дел, он говорил, что сейчас военным нужно смотреть дальше и в качестве первоочередной задачи стоит вопрос учебы. За время войны в нашей армии выросли сотни, тысячи молодых командиров, имеющих богатейший боевой опыт. Им еще нет и тридцати лет – самая пора учиться. И если к военному опыту добавить солидную теоретическую базу, тогда наша армия получит великолепных специалистов.

Да, Батя был прав, пришла пора садиться нашему брату за парту. Вот меня взять: какое у меня образование? Восемь классов школы и военное училище. Прямо скажем, небогато для командира полка. А ведь время не стоит на месте, совершенствуется техника, особенно в авиации, и нынешнему командиру просто не обойтись без глубоких знаний.

Советское командование смотрело далеко вперед, если в разгар боевых действий отдало распоряжение отзывать с фронта офицеров для прохождения академического курса.

Предстояли трудные годы. Многое было непривычно, от многого мы отвыкли за годы войны.

В академии я встретил нескольких своих боевых товарищей. Всех их отозвали с фронта на учебу. То и дело раздавалось удивленное и радостное: «Ты смотри, кого я вижу!…» и - объятия, поцелуи. Здесь были дважды Герои Советского Союза Дмитрий Глинка, Василий Ефремов, Николай Гуляев. Здесь встретился я с трижды Героем Советского Союза Иваном Кожедубом, а на следующий год и с земляком Талгатом Бегельдиновым. В тот памятный 1945 год академия производила свой двадцать первый прием слушателей.

Скоро, в двадцатых числах апреля, начались приемные экзамены, и вот тут-то мы поняли, что к ним мы оказались не подготовленными.

Удивительно состояние тех дней. Фронтовая жизнь быстро сделала нас взрослыми. Попав на войну совсем почти мальчишками, мы вынуждены были заниматься далеко не мальчишеским делом: искать врага, находить и уничтожать. Ежедневная опасность, нечеловеческое напряжение, бои, ранения, гибель товарищей – все это, безусловно, наложило свой суровый отпечаток и раньше времени сделало нас взрослыми людьми. И вдруг словно теплый ветер воспоминаний – ученический звонок, громко прозвучавший в длинных коридорах, и мы, летчики, привыкшие к сигналам тревоги, по этому звонку бросаемся не к своим боевым машинам, а к партам, в аудитории за столы. И опасения за исход экзаменов, робость перед преподавателями пересиливает сейчас все.

Первым экзаменом был диктант по русскому языку. Преподаватель, высокий, худой, с усами, очень похожий на Горького, ходил между столами и громко, отчетливо диктовал отрывок из «Войны и мира» Л. Толстого. Летчики, склонившись над столами, старательно скрипели перьями. Нужно сказать, что руки, привыкшие к штурвалу самолета, плохо управлялись с таким деликатным предметом, как тоненькая ученическая ручка. Ребята сопели от напряжения, то и дело раздавался тонкий звон орденов и медалей,- ведь у каждого из кандидатов в слушатели чуть ли не полностью завешена грудь. Но ордена орденами, а знаниями мы похвалиться не могли. Смешно сейчас вспоминать все подробности того диктанта, но так было, и из песни слов не выкинешь.

Впереди меня, склонив буйную чубатую голову, пишет Иван Кожедуб. Рядом Дмитрий Глинка и Николай Гуляев, отчаянной смелости и боевой выучки ребята. На фронте от одних имен этих ребят немцев в трепет бросало, а тут они пыхтят и ерзают на скамьях, как ученики подготовительного класса.

Преподаватель только на первый взгляд кажется суровым и строгим. Надо полагать, он прекрасно представлял себе уровень нашей подготовки, поэтому-то и диктует так медленно, отчетливо, чуть ли не выговаривая отдельно каждую букву. Внимательно вслушиваясь, можно было благополучно миновать самые спорные места – так внятно произносил он каждое слово. Немного заставляли задумываться знаки препинания, но и тут преподаватель, повторяя фразу по нескольку раз, делал очень выразительные остановки. Словом, пока все шло гладко.

Расхаживая по аудитории, преподаватель останавливался у столов, из-за плеча пишущих смотрел, что у них получается, и медленно переходил дальше. Вот он постоял над склоненной головой Дмитрия Глинки, тронулся к следующему столу.

– Теперь, товарищи, проверьте все написанное и можно сдавать,- ровным, размеренным голосом говорит нам преподаватель.

Скоро прозвенел звонок, загремели стулья. Летчики потянулись к преподавательскому столу с листочками диктантов. Красные распаренные лица, словно каждый из них таскал тяжести.

В перерыве ребята принялись выспрашивать друг у друга, кто как написал то или иное слово. Один радуется, другой огорчается. Спорят.

Нужно сказать, что злополучный тот диктант закончился для нас плачевно. Мы попросту осрамились.

Нынешним школьникам, конечно, смешно и удивительно слышать такое, однако не забывайте, молодые друзья, что каждый из тех, кто экзаменовался, ушел на войну со школьной скамьи, а на фронте знания повыветрились, все основательно забылось. Иные были у всех заботы, иные дела… Так что командование поступило правильно, собрав лучшие кадры со всех фронтов и засадив их за парту. Война кончалась, нужно наверстывать упущенное.