Борис Шубин - Дополнение к портретам

При редактировании рассказа писатель по каким-то соображениям исключил этот отрывок.

Судя по перечню литературы (112 названий), которую Чехов собирался использовать в работе, он намеревался изучить врачевание с древнейших времен. Так же как герой рассказа «Студент», он верил, что прошлое связано с настоящим непрерывной цепью событий, и стоит лишь дотронуться до одного конца этой цепи, как дрогнет другой.

Для своего исследования Антон Павлович решил обратиться к историческим летописям, фольклорным материалам, книгам по истории России. Художественной натуре Чехова была близка позиция французского историка Эрнеста Ренана: «Предания, отчасти и ошибочные, могут заключать в себе известную долю правды, которою пренебрегать не должна история…» Цитата эта, выписанная им на отдельном листе, по-видимому, должна была стать методологическим ключом ко всей работе. Ведь именно в эти годы состоялись великие археологические открытия Генриха Шлимана, откопавшего древнюю Трою только благодаря неколебимой вере в истинность гомеровских сказаний.

В этой, по сути дела, только начатой работе Антон Павлович сумел показать, как можно увязать медицину с далекой, казалось бы, от нее историей государства Российского и даже с помощью медицинского диагноза найти ключ к решению одной из увлекательнейших исторических загадок.

«Самозванец не знал падучей болезни, которая была врождена у царевича», – записал он в комментариях к показаниям современников о причинах смерти Дмитрия Угличского.

Чехов, по-видимому, был чрезвычайно горд этим своим открытием и спустя 5 лет рассказал о нем А. С. Суворину: [33]«У настоящего царевича Дмитрия была наследственная падучая, которая была бы и в старости, если бы он остался жив. Стало быть, самозванец был в самом деле самозванцем, т. к. падучей у него не было. Сию Америку открыл врач Чехов».

Единственная публикация А. П. Чехова, близкая к теме задуманной диссертации, посвящена истории болезни Ирода Великого. Обращаясь к библейскому преданию, Антон Павлович проводит научный анализ медицинских аспектов легенды и высказывает аргументированные предположения о причине мучительной смерти кровавого диктатора. При этом он проявляет глубокие познания симптомов течения не только распространенных в России кожных заболеваний (чесотки, волчанки, сифилиса), но и тропических болезней, которые он мог наблюдать, возвращаясь с Сахалина через Индийский океан (статья опубликована в декабре 1892 г.).

Хотя диссертация «Врачебное дело в России» так и не была написана, опыт научной работы, приобретенный Чеховым, не пропал даром и пригодился ему при работе над «Сахалином».

Антон Павлович высоко чтил своих учителей и свою alma mater. Через четыре года после окончания университета одно из писем к Д. В. Григоровичу, в котором он рассказывает подробности работы над «Степью», начинается словами: «12 янв. Татьянин день. Университетская годовщина…» И заканчивается: «Сегодня придется много пить за здоровье людей, учивших меня резать трупы и писать рецепты…»

Годы учебы Антона Павловича в университете совпали с периодом бурного расцвета биологии и клинической медицины.

Микробиологи во главе с Луи Пастером, Робертом Кохом и Ильей Ильичем Мечниковым вели наступление на инфекционные болезни. Уже физиолог Иван Михайлович Сеченов распространил понятие рефлекса на душевную жизнь человека, а крылатая фраза из его «Рефлексов головного мозга» запоминалась наизусть, как стихотворение: «Смеется ли ребенок при виде игрушки, улыбается ли Гарибальди, когда его гонят за излишнюю любовь к родине, дрожит ли девушка при первой мысли о любви, создает ли Ньютон мировые законы и пишет их на бумаге – везде окончательным фактом является мышечное движение…»

А. П. Чехов глубоко воспринял сеченовскую формулу единства психической и физической сфер человеческой жизни: «…Психические явления поразительно похожи на физические, что не разберешь, где начинаются первые и кончаются вторые? – в унисон с Сеченовым заметит он в одном из писем. – Я думаю, что когда вскрываешь труп, даже у самого заядлого спиритуалиста необходимо явится вопрос: где тут душа?»

Яркая личность И. М. Сеченова должна была привлечь внимание Антона Павловича еще и потому, что Сеченов первым допустил женщин не только к слушанию лекций, но и к научно-исследовательской работе, т. е. явился одним из инициаторов высшего женского образования в России.

Еще прочно возвышалось стройное здание «Целлюлярной патологии», возведенное в середине XIX в. гениальным немецким патологом Рудольфом Вирховом – создателем учения о клетке как материальном субстрате болезни. Но уже в недрах терапевтической школы, возглавляемой С, П. Боткиным, изучались физиологические механизмы, объединяющие разрозненные клетки и органы в неделимый организм.

С. П. Боткин рассматривал медицину в ряду естественных наук и ратовал за врача-естествоиспытателя, основывающего свои заключения на возможно большем количестве строго и научно наблюдаемых фактов.

Антон Павлович был хорошо знаком с его научными трудами и, когда узнал о болезни знаменитого петербургского профессора, очень встревожился: «Что с Боткиным? В русской медицине он то же самое, что Тургенев в литературе… (Захарьина я уподобляю Толстому – по таланту)».

Антон Павлович постоянно сравнивал своих учителей в медицине с писателями, перед которыми преклонялся.

Из только что приведенной цитаты заметно, что как ни высоко он ставит имя С. П. Боткина, все же первое место он отдает Г. А. Захарьину. И это так же неколебимо, как в литературе – Л. Н. Толстому.

Сравнивая Г. А. Захарьина с Л. Н. Толстым, Чехов, по-видимому, не знал, что эти две выдающиеся личности и на самом деле были тесно связаны: Захарьин на протяжении трех десятилетий лечил Толстого от разных болезней. Взаимоотношения пациента и врача переросли в дружбу, о чем свидетельствует отрывок из письма Г. А. Захарьина Л. Н. Толстому: [34]

«…Десять лет назад я оценил в Вас не только первого из современных русских писателей, но и, – еще не зная Вас лично, – человека, симпатии которого, – я хорошо видел это, – несмотря на всю великую объективность Вашего творческого дарования, были там же, где и мои. Сам пожелал узнать Вас и стать на страже Вашего здоровья. С удовольствием вспоминаю об этом, потому что доволен своим тогдашним душевным движением. Если Вы уже тогда были мне дороги, можете судить, как Вы мне дороги теперь. Мои чувства к Вам – братские».

По-видимому, бессмысленно выяснять, ошибался ли Чехов в распределении мест на медицинском Олимпе. Уже давно потерял остроту спор между захарьинской и боткинской терапевтическими школами – знаменитый спор о роли и значении субъективных и объективных методов в обследовании больного человека.