Альгирдас Шоцикас - Четвертый раунд

А тут еще кто-то показал мне моего будущего противника, чемпиона Венгрии в тяжелом весе Шараи, заявив при этом, что тот обещал нокаутировать меня в первом же раунде. Выглядел Шараи внушительно. Это был рослый, плечистый парень с хорошо развитым атлетическим торсом. Держался он небрежно и слегка высокомерно.

Конечно, судить о сопернике по одному внешнему виду вполне бессмысленно, но какое-то впечатление все равно остается, и на ринг ты выходишь именно с ним. Не знаю, что думал обо мне сам венгр, но мне его пренебрежительные слова не понравились — ведь никогда прежде мы с ним не встречались и знать друг о друге ничего не знали. Про себя я решил, что хвастовство это ему дорого обойдется.

Разумеется, я не собирался срывать на нем свое раздражение — на ринге такое не принято; просто я считал, что тот, кто способен на подобные легкомысленные заявления, и в бою должен вести себя столь же опрометчиво. А если так, завидовать венгру не приходится.

Спешить я не стал, весь первый раунд посвятил разведке. Шараи, видимо, то ли решил, что я его боюсь, то ли поверил, что я для него легкая добыча: настоящих ударов я пока сознательно не наносил — пусть поуспокоится и привыкнет. Так или иначе, но венгр к концу раунда все чаще и чаще атаковал, не забывая, однако, тщательно следить за защитой. Удар у него в правой был, только в ход его пустить никак не удавалось: я оказывался быстрее и либо опережал встречным, либо легко уходил. Шараи понемногу начинал нервничать и раздражаться. Чего я, собственно, и добивался. Рисковать мне не хотелось, а защита у него была поставлена совсем неплохо.

Во втором раунде я решил немного помочь противнику и раскрыл голову, будто попался на его финты и стараюсь понадежнее прикрыть печень. Венгр прыгнул, будто им выстрелили из пушки, — длинный свинг обрушился туда, где только что находился мой незащищенный подбородок; но беда в том, что удара я ждал и уйти от него не составляло никакого труда. Зато сам Шараи нарвался на ответный встречный.

Венгр сел, но тут же вскочил на ноги. Вижу, считает инцидент досадной случайностью. Тем лучше. Атакую теперь сам — боковым в голову. Шараи вздергивает вверх руки и получает прямой в печень; резко распрямляюсь и, не глядя, вторично бью левой же в голову — знаю, что противник уже успел опустить локти.

Так и есть. Шараи на полу. Подниматься, судя по всему, не собирается.

— За что боролся, на то и напоролся, — шутят ребята в раздевалке. Им весело: они свои бои тоже выиграли.

Труднее всего пришлось тбилисцу Габриэлю Ханукашвили. Перед встречей он повредил себе ребро. Любое движение вызывало нестерпимую, острую боль, а в легчайшем весе, если хочешь победить, двигаться надо особенно проворно.

Ханукашвили победить очень хотел. И оба его соперника, румын Маргарет и поляк Круза, даже не заметили, что Ханукашвили выходил на ринг с травмой. Темп, в котором он провел оба боя, оказался настолько высок, что противникам было не до наблюдений.

Отлично провели поединки и остальные. Булаков, например, нокаутировал обоих своих соперников — чемпиона Румынии Секоана и чемпиона Венгрии Сарта.

Моя вторая встреча с поляком Флишиковским прошла примерно в том же духе. Поляк от излишка боевого запала бросился на меня с места в карьер в первом же раунде. Он молотил кулаками до тех пор, пока я не остудил его пыла ударом в солнечное сплетение. Он лег, и судья сосчитал над ним до десяти.

В Будапеште я получил свою первую золотую медаль. Еще пять медалей привезли в Москву мои товарищи по команде. Не удалось добиться первых мест лишь двоим нашим боксерам: Ханукашвили, который проиграл финальный бой олимпийскому чемпиону венгру Чику, и средневесу Когану. Что касается Когана, то его противником в финальном бою оказался сам Ласло Папп. В тот раз я его увидел на ринге впервые. Все свои бои Папп закончил досрочно. Финальную схватку он провел тоже очень уверенно, послав Когана в третьем раунде одним из своих мощных боковых ударов в нокаут.

Папп хотя и работал в типичной для боксера-левши правосторонней стойке, но на самом деле левшой не был. Его стремительный правый крюк через плечо противника всегда оказывался неожиданным — не внезапностью самого удара, а его неожиданной сокрушительной мощью. Ведь обычно от тех, кто работает в правосторонней стойке, ждут сильного акцентированного удара слева, а не справа; и Папп умело пользовался в бою этим своим преимуществом. До него в боксе были известны лишь так называемые скрытые левши. Папп же сумел перехитрить всех: он явился на ринг в редкостной роли скрытого правши. Именно такой коварный удар и отправил Когана в нокаут.

Домой мы возвращались в праздничном настроении. Советский спорт одержал в Будапеште блестящую и, можно сказать, сверхубедительную победу. Из 134 золотых медалей 114 завоевали наши спортсмены, а вместе с ними, естественно, и общекомандное первенство.

Но больше всего меня, конечно, обрадовали успехи моих земляков, литовских спортсменов. Мне навсегда врезалась в память встреча, которую нам устроили в Вильнюсском аэропорту. На летном поле собралась целая толпа. Тут были и спортсмены, и представители общественности, и просто болельщики, любители спорта. Нас буквально забросали цветами. А потом прямо у самолета как-то сам собой устроился импровизированный митинг. Долгих речей никто не говорил, просто каждый выразил, как умел, свою радость.

Эта теплая, какая-то по-домашнему непринужденная и вместе с тем очень эмоциональная встреча лишний раз подтвердила, как щедро и искренне любят у нас в Литве спорт. А знать это — для спортсмена великое дело.

Отметила успехи литовского спорта и пресса. Одна из газет не поскупилась даже на поэтичное слово. В своем обозрении, посвященном лучшим людям республики — героям труда, искусства и науки, — были и строки, адресованные нам, спортсменам:

Я привел здесь эти строки, выражающие в шутливой форме вполне серьезное признание спортивных заслуг, вовсе не потому, что в них попало заодно и мое имя — вместо него можно было назвать десятки других имен, в Литве к тому времени появилось немало отличных спортсменов, — просто мне лишний раз хочется подчеркнуть, что успех на борцовском ковре или за шахматной доской, на ринге или на гаревой дорожке никогда не воспринимается только как личный успех, он неизбежно становится достоянием многих — всех, кому дорог спорт. Я понял это не сразу, но, когда понял, жизнь моя обрела новый, более глубокий и емкий смысл. А вместе с тем и иную меру ответственности.