К. Осипов - Александр Васильевич Суворов

Поведение Розенберга было преступной ошибкой. Суворов рвал и метал. Он двинул почти все свои войска на помощь Розенбергу, одновременно еще раз предписал тому как можно скорее отступить; на этом приказе он собственноручно сделал пометку: «не теряя ни минуты, немедленно сие исполнить, или под военный суд».

Павел I прислал великого князя Константина и вскоре вслед за тем Аркадия Суворова, чтобы «учились побеждать врагов». С великим князем приехал Дерфельден, имевший поручение заменить Суворова в случае его смерти и ставший правой рукой главнокомандующего. В записках генерал-адъютанта Комаровского, проживавшего тогда в Вене, содержится следующее любопытное воспоминание: «Лишь только граф Суворов приехал к армии, как начались победы; всякий день бюллетень объявлял о каком-нибудь выигрышном сражении, так что граф Дерфельден сказал мне: „Надобно просить великого князя ехать поскорее к армии, а то мы ничего не застанем; я знаю графа Суворова, теперь уже он не остановится“.

После неудачного дела при Бассиньяно, Суворов вызвал к себе великого князя. Когда тот приехал, фельдмаршал встретил его с низкими поклонами, затем уединился с ним в кабинете; князь вышел оттуда с красным лицом и заплаканными глазами и тотчас уехал; больше он не пытался вмешиваться в распоряжения главнокомандующего. Суворов проводил его с теми же низкими поклонами, но, проходя мимо офицеров его свиты, обругал их мальчишками.

Через неделю после Бассиньяно произошло новое столкновение с французами, на этот раз по инициативе Моро, который, в свою очередь, не имел точных сведений и хотел выяснить обстановку. Дивизия австрийских войск была атакована близ Маренго; случившийся поблизости Багратион бросился на выстрелы, пристроился к флангам австрийцев и помог отразить неприятеля. Однако успех не был развит, и если Бассиньяно могло печальнее кончиться для русских, то под Маренго дешево отделались французы. Суворов опять не присутствовал на месте боя. Прискакав туда уже по окончании битвы и ознакомившись с происшедшим, он с досадой заметил:

– Упустили неприятеля!

Убедившись, что перед ним главные силы союзников, Моро решил отойти в Генуэзскую Ривьеру. Суворов не последовал прямо за ним; он свернул к столице Пьемонта – Турину. Этим он рассчитывал отрезать Моро от возможных подкреплений из Швейцарии и Савойи, поднять восстание во всем Пьемонте и обеспечить себе опорный пункт для наступления на Ривьеру. Вместе с тем захват Турина передавал в его руки огромные военные запасы.

Марш к Турину происходил в трудных условиях. Немилосердно пекло солнце. Люди шли в пыли, обливаясь потом, терпя недостаток в воде. Суворов то обгонял колонны, то снова останавливался, пропуская их мимо себя и находя для каждой роты ободряющее приветствие. Он приказал шедшим во главе рот офицерам громко твердить двенадцать французских слов, которые обязал солдат выучить; чтобы лучше слышать, солдаты вынуждены были подтягиваться к головному офицеру.

27 мая союзные войска вступили в Турин. Французский гарнизон под командой решительного Фьооелли заперся в цитадели и начал обстреливать город. Суворов пристыдил Фьорелли, передал, что не зазорно, если несколько сот человек уступят целой армии, и в заключение пригрозил, если будет продолжаться бесцельный обстрел мирного населения, вывести на городскую эспланаду под огонь цитадели французских пленных. После коротких переговоров французы прекратили бомбардировку.

Занятие Турина вполне отвечало желаниям Австрии, и фельдмаршал надеялся этим актом улучшить свои отношения с союзниками. Но случилось обратное, Суворов объявил восстановленным Сардинское королевство, а это нимало не соответствовало видам австрийского правительства, алчность которого пробуждалась по мере военных успехов. Фельдмаршалу было в резкой форме сообщено, что его компетенция – только военные вопросы, а устроение завоеванных областей принадлежит австрийцам.

Суворов оказался в таком же положении, как в Польше в 1794 году, но на этот раз его разочарование было еще острее. Итак, все, что он совершает, имеет своим результатом удовлетворение аппетита австрийцев. В первую минуту у него мелькнула даже мысль возвратиться в Россию. Около этого времени он пишет в Вену Разумовскому: «Во мне здесь нужды нет, и я ныне же желаю домой». Но потом он подчинился. Жаловаться Павлу было– бесполезно; Суворов изливал душу в письмах к Разумовскому, указывал, что распущенная австрийцами пьемонтская народная армия могла бы составить 40 тысяч человек, что Вена вновь диктует ему «методические» планы кампании и т. д. Одно из писем заканчивается буквально стоном: «Спасителя ради, не мешайте мне». С этого времени в отношениях Суворова с австрийцами наступило резкое ухудшение.

В письме к А.Г. Розенбергу от 2 июня 1799 года находим такие строки: «…Слава и честь вверенного мне войска для ме– нясвященнее, и все замыслы Тугута не вовлекут меня в расставленные им сети».

Далее в этом письме Суворов напоминает о том, что принц Кобургский находился у него «в полном послушании», и благодаря этому были достигнуты победы при Фокшанах и Рым– нике. И если уж ныне он призван командовать австрийскими армиями, то следует подчинить ему и эрцгерцога Карла: «отнюдь не из амбиции, которой я 70 лет чужд, но по поводу общаго блага и моей зрелой практики».

Письмо это очень интересно. Объединение в руках Суворова командования австрийскими армиями в Италии и Швейцарии имело бы громадное значение и, в частности, предотвратило бы неудачу в Швейцарии. Видимо, Суворов страстно желал осуществления этого плана. «Иначе, по силе моей (то есть несмотря на мою силу. – К. О.) долго или навсегда я мертвый капитал», восклицал он в этом же письме.

Суворов прервал наступательные операции впредь до прибытия подкреплений и провел несколько недель в Турине, укрепляя дисциплину в войсках.

Он хотел, чтобы репутация русского солдата стояла на высоте. Однажды к фельдмаршалу явился немец-офицер с пакетом от Ушакова. В разговоре он употребил выражение: «Господин адмирал фон Ушаков».

– Возьми себе свое «фон»! – вскричал с гневом Суворов. – Раздавай его, кому хочешь. А победителя турецкого флота, потрясшего Дарданеллы, называй Федор Федорович Ушаков. [115]

Приблизительно в это же время ему довелось узнать, что один из его офицеров не умеет писать по-русски.

– Стыдно, – покачал он головой, – но пусть он пишет по-французски, лишь бы думал по-русски.

Вообще национальное чувство в Суворове было исключительно сильно. Он неоднократно цитировал слова Петра I: «Природа произвела Россию только одну. Она соперницы не имеет».