Александра Анненская - Жорж Санд. Ее жизнь и литературная деятельность

Национальное собрание, избранное при условиях, так картинно изображенных Жорж Санд, естественно, видело главных врагов своих не в присмиревших реакционерах, а в тех самых массах, благодаря которым оно само явилось на свет. Первой заботой собрания и его исполнительной комиссии было стянуть в Париж и его окрестности как можно больше войск. Люксембургские совещания были признаны бесполезными, национальные мастерские закрыты, 150 тысяч рабочих остались без куска хлеба. Эти меры вызвали сильнейшее волнение. В течение четырех дней город был театром ожесточенной междоусобной борьбы. Восстание было подавлено, 14 тысяч инсургентов взято в плен и до суда отправлено на понтоны, все вожаки засажены в тюрьму или преданы суду.

Глубокое уныние овладело Жорж Санд из-за такого неожиданного удара ее мечтам и надеждам. Как идеалистка и художница она с ужасом отступила перед суровой действительностью и навсегда отказалась от участия в политике, хотя еще года два сотрудничала в социалистическом журнале Барбье "La commune de Paris". Вот как сама она описывает свое тогдашнее настроение в предисловии к роману "La petite Fadette" ("Маленькая Фадетта"): "После печальных июньских дней, потрясенная и возмущенная до глубины души, я искала в уединении если не спокойствия, то хоть веры. Если бы я была философом, я надеялась бы, что вера в идею может успокоить ум среди ужасов современной истории, но — увы! — я не философ! Я смиренно сознаюсь, что уверенность в неизбежности лучшего будущего не смягчает в душе художника скорби, вызываемой страшными междоусобиями настоящего. Людей действия, принимающих участие в политике, охватывает при всяком положении и обороте дела лихорадка надежды или отчаяния, гнева или радости, торжества победы или горя поражения. Но для бедного поэта, для праздной женщины, которые только созерцают события, не принимая в них личного участия, при всяком конечном результате борьбы одинаково остается лишь глубокий ужас при виде пролитой крови, глубокое отчаяние при виде всей ненависти, всех оскорблений, угроз и клевет, которые поднимаются к небу, как грязный смрад от этих судорожных движений общества. В подобные минуты бурный, могучий гений, вроде Данте, пишет слезами, желчью, нервами — мрачную поэму, драму, полную мук и стонов. Нужно быть закаленному водою и огнем, подобно этому уму, чтобы останавливать свое воображение на ужасах символического ада, имея перед глазами мрачное чистилище земных страстей. В наше время художник, более слабый и более чувствительный, — отражение и эхо подобного ему поколения, — чувствует неодолимую потребность отвратить свои взоры в другую сторону и рассеять свое воображение, перенесясь к идеалу тишины, невинности, мечтательности. Он делает это, правда, по слабости, но не должен краснеть за свою слабость, так как она налагает на него известные обязанности. В те времена, когда главное зло состоит во взаимной ненависти, во взаимном недоверии людей, художник обязан воспевать кротость, доверчивость, дружбу и этим путем напоминать ожесточенным или отчаявшимся людям, что нравственная чистота, нежные чувства и первобытная справедливость еще встречаются в этом мире".

После декабрьского переворота (1852 г.) Жорж Санд окончательно поселилась в деревне и только изредка наезжала в Париж. Следуя своей идее о том, что в периоды общественных смут и взаимного ожесточения художник должен воспевать любовь и невинность, она от пламенных политических статей перешла непосредственно к тихим и спокойным романам из сельского быта. Романы эти отчасти грешат тем же, чем и предыдущие. В них точно так же рядом с личностями, выхваченными прямо из жизни, появляются сильно идеализованные крестьяне с благородными чувствами, возвышенными идеями, литературно приглаженным языком. Передать слог и правдивую манеру выражений крестьянина представляло для Жорж Санд непреодолимую трудность. "Если, — замечает она, — я заставлю деревенского жителя говорить таким языком, каким он обыкновенно говорит, необходимо будет переводить его речи для цивилизованного читателя, а если я заставлю его говорить так, как мы говорим, я создам несообразное существо, в котором придется предположить ряд идей, чуждых ему". К сожалению, автору не удалось избежать этой последней ошибки, и ее босоногие героини и герои в деревянных башмаках нередко рассуждают, как вполне развитые, образованные люди. Положительные типы в своих сельских романах Жорж Санд обыкновенно берет из среды деревенских пролетариев, из числа униженных, обездоленных. Такова Мария в "La mare au diable", маленькая Фадетта, Франсуа-Найденыш ("Le Champi") и пр. Ее отрицательные типы, напротив, принадлежат к деревенской аристократии: это разные кулаки и мироеды, разжившиеся, растолстевшие мужики, скряги и скопидомы, с презрением смотрящие на своих односельчан и мечтающие купить соседний замок какого-нибудь разорившегося дворянчика. Кроме этих двух крайних представителей крестьянского мира, мы встречаем в этих романах несколько очень живых портретов "хозяйственных мужиков". Это рассудительные, честные крестьяне, ставящие на первый план земледельческий труд, хранители старых обычаев и суеверий, консерваторы до мозга костей и деспоты в семье. Столкновения между этими тремя типами деревенского мира составляют канву историй, простых по завязке, дышащих неподдельной любовью к природе, к сельской жизни, к страждущему человеку.

В Ногане Жорж Санд жила со своими детьми мирной семейной жизнью. Она всегда была нежной, любящей матерью: можно сказать, что материнская любовь была ее преобладающим чувством. Замечательно, что те мужчины, с которыми она сходилась, были почти всегда моложе ее, и в ее отношениях к ним примешивалась значительная доля материнства. Теперь это материнское чувство без всяких уклонений в сторону сосредоточилось на ее детях и на молодых родственниках и родственницах, воспитываемых в ее доме. Особенно нежная привязанность соединяла ее с сыном Морисом. Она относилась к нему, скорее, как старшая сестра и подруга, чем как мать и наставница; искренно и несколько преувеличенно восхищалась она его талантом в живописи, разделяла его страсть к минералогии и ботанике и проводила с ним целые дни в собирании и составлении разных коллекций; а когда он вздумал устроить в Ногане театр марионеток, она увлеклась этой выдумкой едва ли не больше него самого. Она писала пьесы для этих представлений, шила костюмы для кукол, придумывала декорации. Все члены семьи и друзья, гостившие в Ногане, принимали участие в представлениях, и Жорж Санд «угощала» ими приезжавших гостей, считая, что это должно доставлять им величайшее удовольствие. Крестьяне и соседи-помещики удивлялись, как могут образованные люди увлекаться такой ребяческой забавой, но Жорж Санд находила, что эта забава переносит ее в какой-то сказочный мир, дает ей возможность жить как бы двойной жизнью: с одной стороны, реальной, действительной, с другой — фантастической.