Геннадий Матвеев - Пилсудский

Генерал Шептицкий, став военным министром, внес на рассмотрение сейма проект закона о высших военных властях, получивший одобрение французской военной миссии. Согласно проекту Верховным главнокомандующим вооруженных сил Польши был президент страны; командующим армией в мирное время – военный министр, отвечающий перед сеймом за всю совокупность вопросов функционирования армии в условиях мира и войны. Ему подчинялись Генеральный штаб и другие высшие административные и контрольные органы вооруженных сил. Как и в предыдущем проекте, Узкий военный совет подлежал ликвидации.

В ходе бурной дискуссии в присутствии только членов совета, без секретарей, Пилсудский даже нанес военному министру какое-то оскорбление. Дорожащий своей честью Шептицкий на заседании оставил этот выпад без ответа, но позже направил к маршалу своих секундантов. Тот от дуэли отказался, заявив, что не может этого делать с подчиненным. Посредником выступил президент, Пилсудский через него признал свою неправоту, и инцидент был исчерпан. Но маршал так и не изменил своего негативного мнения о проекте Шептицкого. 2 июля Пилсудский сложил с себя полномочия главы Узкого военного совета, оставшись только председателем капитула ордена «Виртути Милитари».

На следующий день в Малиновом зале варшавской гостиницы «Бристоль» группа сторонников маршала дала в его честь банкет, на котором присутствовало около 200 человек. Вот как описывал много лет спустя участник этого торжества Фелициан Славой-Складковский царившую перед его началом атмосферу: «Мы, легионеры, были поражены, точнее сказать, тяжело подавлены этим неожиданным решением коменданта – уходом с государственной службы, которой он посвятил столько лет непомерных усилий. Мы расставались с ним в третий раз... Сейчас у нас его отбирали не чужие, а свои, соотечественники...» [195]На банкете с большой речью выступил виновник торжества. Особенно эмоциональной была та ее часть, в которой он характеризовал своего главного политического не оппонента, но врага – национальную демократию, «ужасного карлика на кривых ножках», который неустанно преследовал его, не щадя ни семьи, ни близких людей, выдумывал о нем какие-то небылицы. Пилсудский прямо обвинил эндеков в причастности к убийству Нарутовича и заявил, что он как солдат не может защищать этих господ. Поэтому решил уйти из армии и с государственной службы.

На следующий день его речь была напечатана в газетах и стала предметом широкого достояния. Ни для кого больше не было секретом, кого вчерашний глава государства считает главным врагом той Польши, которую он хотел построить, – Польши, в основе государственной жизни которой будут лежать этика, приверженность высоким ценностям, а не ненависть, эгоизм, пренебрежение общественными интересами. Совершенно прав А. Гарлицкий, подчеркнувший, что Пилсудский, лишенный возможности выиграть партию у национальных демократов на политическом поле, перенес ее на поле этическое. Оставаясь вне текущей политики, ни за что в государственных делах не отвечая, он мог теперь стать центром притяжения для всех недовольных правительством и сеймом. А таких людей в условиях тяжелейшего экономического кризиса, в который как раз в это время стремительно проваливалась страна (только за первые три недели нахождения у власти правоцентристского правительства курс марки упал в два раза, с 52 до 104 тысяч за доллар), и утраты иллюзорной веры во всемогущество парламентской демократии становилось все больше.

Пилсудский уходил, но не писать мемуары, как это делают американские президенты, а готовить почву для новой схватки за власть. Он в очередной уже раз оказался в достаточно привычной для себя ситуации проигранного сражения, но не войны. Как уже отмечалось, Пилсудский обладал очень важным для политика качеством – умением держать удар, не поддаваться, а анализировать положение, перегруппировывать силы и средства и снова идти в бой. А пока он почти на три года уходил из публичной политики в частную жизнь, для непосвященных ограниченную пределами виллы «Милюсин» в Сулеювеке. Пилсудского так и называли в эти годы – отшельник из Сулеювека...

Пилсудский ушел с государственной службы и из публичной политики в тот момент, когда в Польше разворачивался послевоенный экономический кризис. Аналогичные трудности пережили все государства, участвовавшие в Первой мировой войне, но раньше, чем Польша, вступившая в этап мирного развития только в конце 1920-го – начале 1921 года. Отложенный спрос, лимитируемый низкой покупательной способностью обедневшего за время войны населения, был удовлетворен достаточно быстро. Традиционные рынки сбыта польской сельскохозяйственной и промышленной продукции (Россия, Германия, Австро-Венгрия) стали практически недоступными, а внутренний рынок не отличался большой емкостью. Крестьянство, составлявшее 2/3 населения страны, в первую очередь думало о приобретении земли, а не инвентаря, машин и другой продукции тяжелой и легкой промышленности. Экономика нуждалась в серьезной реструктуризации, чтобы приспособиться к потребностям государства, составленного из земель, более ста лет развивавшихся независимо друг от друга. Казна была пуста, а нужно было помимо всего прочего погашать государственные долги и кредиты, полученные на ведение войны. Особенно острый кризис переживала финансовая система возрожденной Речи Посполитой. Правительство для удовлетворения текущих потребностей государства все чаще прибегало к услугам печатного станка, увеличивая в обороте количество ничем не обеспеченных бумажных денег. Так, только за первые пять дней октября 1923 года официальный биржевой курс вырос с 350 тысяч до полумиллиона польских марок за доллар, но реальная стоимость американской валюты достигала 1,4 миллиона марок. Розничные цены увеличивались за день на 10 – 20 процентов.

Больше всего, как это всегда бывает, от гиперинфляции страдали мелкие предприниматели, крестьяне, рабочие, государственные служащие. Они требовали от правительства решительной борьбы с кризисом, а оно к этому по объективным и субъективным причинам не было способно. Растущее на глазах недовольство населения своим положением заставляло оппозицию ужесточать критику правительства, а у радикальных элементов, особенно у коммунистов, действовавших в Польше в нелегальных условиях, вызывало надежды на скорое начало пролетарской революции. Одним словом, копившийся в обществе разрушительный потенциал явно превосходил по силе готовность к конструктивному взаимодействию с правительством. В результате росла вполне привычная для Восточной Европы пропасть между обществом и правительством.