Геннадий Матвеев - Пилсудский

В числе первых шагов нового министра была отмена дисциплинарных взысканий предшественника в отношении участников демонстрации в Сулеювеке. Орлич-Дрешер был назначен не только командиром дислоцированной в столице кавалерийской дивизии, но и начальником департамента кавалерии министерства военных дел. Возмущенный этими действиями начальник Генштаба С. Галлер, решительный противник Пилсудского, выразил резкий протест президенту и попросился в отставку с занимаемого им с 1923 года поста. Его заявление не было принято, но и не отвергнуто, в связи с чем он просто перестал выполнять свои обязанности. Руководство Генштабом было поручено генералу Эдмунду Кесслеру, хотя и не пилсудчику но полностью лояльному маршалу. Его заместителем стал откровенный пилсудчик генерал Станислав Бурхард-Букацкий. Пилсудчики возглавили и прочие центральные военные ведомства, штабы ряда военных округов, в том числе Варшавского, а в других заняли важные посты. В марте 1926 года покинул ряды армии Шептицкий, не дождавшись от военного министра защиты своей чести и достоинства от безосновательных обвинений Пилсудского. О деструктивном воздействии маршала на армию поставил в известность военного министра, премьера и маршала сейма генерал Розвадовский, но никакой реакции не последовало.

Пилсудский все больше превращался в человека, стоящего над законом. К концу 1925 года он уже достаточно хорошо представлял, как ему надлежит действовать дальше. 15 декабря 1925 года Свитальский зафиксировал в дневнике: «План Коменданта: следующий правительственный кризис стараться преодолеть без сейма. Попасть в армию. Выступить, скорее всего, в роли министра военных дел, резко и брутально против сейма. Сейм не распускать, а реже его собирать. Сидя в кабинете, присматриваться к его членам для ориентации, с кем можно идти, а с кем нет. К власти возможно прийти осенью 1926 года. Тогда можно пойти на избирательную кампанию» [206]. Есть и другие свидетельства того, что в начале 1926 года Пилсудский в разговоре с близкими людьми представлял себя как будущий хозяин Польши. Следовательно, уже в конце 1925-го Пилсудский был заинтересован в новом правительственном кризисе и даже определил его примерные сроки – первая половина следующего года.

Поэтому последующие его действия можно рассматривать как поэтапное выполнение плана прихода к власти. К этому же времени относится разговор Пилсудского с Морачевским, во время которого тот «высказал опасение, что рабочие не выступят против правительства Скшиньского, потому что безработным платят пособия» [207]. Заявление более чем странное для министра. Оно вполне может говорить о существовании или подготовке какого-то плана массовых выступлений, о котором знали оба собеседника. Об этом свидетельствуют и последующие события.

Обеспечив уже в первые месяцы нахождения Желиговского на посту военного министра через преданных и лояльных себе офицеров и генералов фактический контроль над армией, Пилсудский вновь реанимировал вопрос о судьбе закона об организации высших военных властей. 7 января 1926 года на заседании Совета министров Морачевский, в соответствии с инструкцией маршала [208], поставил вопрос о возможности возвращения Пилсудского к активной государственной деятельности. В связи с этим было принято решение обратиться к маршалу сейма с просьбой ускорить работу над проектом закона об организации высших военных властей.

Тут же последовала резко негативная реакция Пилсудского, охарактеризовавшего находившийся в сейме проект, подготовленный еще Сикорским, как позорный, вредный и для армии, и для государства, а «применительно ко мне лично – как откровенное заявление, что маршал Пилсудский никогда не вернется в армию, даже в момент наивысшей опасности для существования нашего государства» [209]. Непродолжительный период относительного затишья вокруг имени Пилсудского кончился. Маршал начал новый тур повышения ставок в игре, причем на этот раз объектом его критики стали С. Галлер, прежние военные министры Шептицкий и Сикорский, политики Грабский и Скшиньский, политические партии, якобы превратившие сейм в арену беспардонной борьбы за свои эгоистические цели и забывающие о национально-государственных интересах, так называемую «сеймократию». Как записал в своем дневнике Свитальский, «Комендант хочет своими интервью создавать трудности правительству Скшиньского. Одновременно он воздействует на Желиговского, чтобы тот и дальше производил кадровые перестановки в армии. Пусть правительственные сферы платят таким образом за затягивание решения вопроса о Коменданте» [210].

Польское общество впервые в своей истории стало объектом столь мощной, целенаправленной пропагандистской обработки со стороны пилсудчиковских и левых газет в стиле «грязного пиара». Тон задавал сам маршал. В своих интервью «Курьеру поранному» он в образной форме доказывал вредность находившегося в сейме проекта закона об организации высших военных властей, критиковал политические партии и сейм за их непонимание нужд армии [211]. Активно действовал политический штаб маршала, в состав которого входили Славек, идеолог пилсудчиков Адам Скварчиньский, Богуслав Медзиньский, свой человек Пилсудского в крестьянском движении и парламенте, Сливиньский, публицист Тадеуш Голувко, считавшийся специалистом по национальному вопросу и идеолог антисоветской концепции «прометеизма», Войцех Стпичиньский, Морачевский, Венява-Длугошовский, Вацлав Гжибовский. В распоряжении Пилсудского были такие газеты, как «Курьер поранны», «Глос правды», «Экспресс поранны», «Жонд и войско», «Роботник» и др.

Связанная с пилсудчиками пресса ежедневно писала о подготовке правыми переворота с целью установления «фашистской диктатуры», о коррупции депутатов и государственных чиновников, казнокрадстве, некомпетентности должностных лиц. Любимыми объектами сатирических выступлений популярных юмористов стали политики, не пылавшие любовью и почтением к маршалу. В армии широко практиковали устную пропаганду. С целью сокращения расходов казны жалованье военных было урезано настолько, что обремененные семьями офицеры жили буквально впроголодь. Этим пользовались агитаторы из числа сторонников маршала, внушая своим собеседникам, что только Пилсудский сможет улучшить их участь [212].

Всей этой грязи, непорядочности, моральному разложению властных структур противопоставлялся образ маршала – скромного (ездит вторым классом, отказался от маршальского жалованья, до сих пор ходит в сером мундире легионера), человеколюбивого, думающего только о судьбе страны и общем благе, настаивающего на моральном оздоровлении (санации) государственной жизни. В повсеместное употребление было введено еще одно определение Пилсудского – «дедушка». В марте 1926 года по всей стране необычайно торжественно, почти на уровне государственного праздника, были отмечены именины 58-летнего маршала. Его славили, славили, славили и при этом настойчиво внушали полякам мысль, что государство должно жить не по конституции, поскольку она плоха, а по понятиям Пилсудского – единственного человека в Польше, знающего, что нужно стране. И эта пропаганда давала результаты. Так, 25 апреля некий Вокульский из Ловичского повета послал ему следующего содержания письмо: «Любимый пан комендант. Во имя Господа Бога войди в правительство председателем кабинета, разгони эту грызущуюся банду и правь нами жестко, по-божески, чтобы и волк был сыт, и коза цела. Народ будет за это тебе благодарен...» [213]