Геннадий Матвеев - Пилсудский

Пилсудский, заключая соглашения с советской стороной, прежде всего думал об интересах Польши. Успехи польской армии в 1919 году вскружили ему голову, породили уверенность в том, что он может бить врага в любое время и в любом месте. Польские историки любят цитировать слова начальника государства, сказанные Коссаковскому перед его отъездом на переговоры: «Если вы (то есть белые или красные) затронете их [польские интересы], я буду вас бить. Если где-то и когда-то я вас не бью, то не потому, что вы этого не хотите, а потому, что этого не хочу я» [174]. Косвенно содействуя большевикам (они могли временно обращать меньше внимания на Западный фронт), Пилсудский облегчал себе задачу на будущее. Зависимость Польши от Антанты исключала возможность ее войны с белой Россией. Другое дело – большевики, чье правительство Запад упорно игнорировал. На борьбу с ними Пилсудский имел карт-бланш. Поэтому его больше устраивала победа большевиков в борьбе с Деникиным.

Кроме того, Пилсудский понимал, что его армия не сможет полноценно воевать в зимних условиях. Она нуждается в отдыхе и серьезном пополнении, чтобы следующей весной предпринять еще одну попытку осуществить его восточный проект. Показательно зафиксированное в конце декабря 1919 года его секретарем Свитальским высказывание: «Аннексионистскую и федеративную концепции не следует принципиально противопоставлять друг другу, одна не исключает другой; нужно только поставить федералистское решение на первый план, чтобы в случае, если его не удастся осуществить, оставался второй выход. В настоящее время реальные условия для однозначного решения вопроса о восточных окраинах в том или ином направлении еще отсутствуют» [175].

Наступившее затишье на фронте Пилсудский посвятил подготовке крупной стратегической операции против советской России, которая должна была привести к установлению на Правобережной Украине власти Петлюры и склонить Ковно к принятию его концепции реанимации Великого княжества Литовского. Он все больше убеждался, что от западных держав, особенно Великобритании, не следует ожидать полной поддержки польских территориальных притязаний на востоке. Это, в частности, продемонстрировала непоследовательность Верховного совета Антанты, который в ноябре 1919 года принял решение о передаче Польше на 25 лет управления Восточной Галицией с условием предоставления ей автономии, а спустя месяц отменил его. Не прибавляло ему оптимизма и решение Верховного совета от 9 декабря об этнической границе Польши на востоке (так называемой линии Керзона). Хотя оно не лишало Польшу права претендовать на территории, расположенные к востоку от этой линии, но все же его нельзя было считать благоприятным, потому что бесспорно польскими признавались только территории к западу от Буга.

Не увенчалась успехом попытка Польши сплотить на общей платформе балтийских соседей. На прошедшей в январе 1920 года в Хельсинки конференции представителей Финляндии, Эстонии, Латвии, Литвы и Польши Варшаве не удалось уговорить своих партнеров вместе и одновременно заключить мирный договор с Россией. Правительства этих стран предпочли делать это самостоятельно и по отдельности. Аналогичную позицию заняла и Румыния.

Зимой 1920 года активизировалось обсуждение условий прекращения польско-советского конфликта. Его начала Москва, перешедшая в так называемое мирное наступление. Против затягивания войны на востоке Европы выступали многие западные политики, в Европе ширилось антивоенное движение. Однако польская сторона долгое время на предложения советского руководства о мире адекватно не реагировала. Лишь 8 марта 1920 года правительство Леопольда Скульского, первый парламентский кабинет в новейшей польской истории, созданный сеймом в первой декаде декабря 1919-го, определило польскую позицию по вопросу о мире с Россией. Ее авторы попытались удовлетворить главные политические лагеря, совместив инкорпорационную и федералистскую концепции. Даже неискушенному наблюдателю было понятно, что Варшава решила говорить с Москвой с позиции силы. Россия должна была отказаться от всех прав на земли в границах Речи Посполитой 1772 года. Если бы мирная конференция успешно решила этот вопрос применительно к Белоруссии, то Варшава сама бы определила, на каких условиях она будет договариваться с местным населением. Минимальные польские территориальные претензии в Белоруссии включали территории, лежащие к западу от линии: граница с Латвией (Двинск передавался Риге) – Западная Двина – Березина – впадение Припяти в Днепр. О судьбе области, лежащей между проектируемой польской границей и рубежами 1772 года, ничего не говорилось, но было очевидно, что они окажутся под польским контролем, возможно, на правах ограниченной автономии. Проведение границы в Литве откладывалось до момента заключения мира с Россией, но Вильно однозначно отходил к Польше.

Большое внимание было уделено проблеме Украины. Скульский был не меньшим, чем Пилсудский, сторонником создания связанного с Польшей украинского государства на Правобережной Украине, поэтому серьезных разногласий по этому вопросу между ними не было. Предполагалось провести польско-украинское разграничение по линии рек Збруч – Горынь – Припять. Польша, в случае победы над советской Россией, уступила бы Украине Петлюры земли, входившие до 1772 года в состав Речи Посполитой и лежащие между планируемой польско-украинской границей и Днепром, а также Киев и прилегающую область, которые в XVII веке Варшава уступила Москве за выкуп. Хотя авторы проекта ничего не говорили о судьбе украинских земель, до 1772 года находившихся вне границ Речи Посполитой, было очевидно, что они поддержат их включение в состав УНР, чтобы создать мощный буфер между Польшей и Россией.

Одобрение коалиционным правительством условий мира с Россией означало, что план перекройки карты Восточной Европы был детищем не одного Пилсудского, а большей части польской политической элиты. Но выполнять его предстояло именно начальнику государства. Советская Россия, несмотря на все переживаемые трудности, не была настолько слабой, чтобы подчиниться диктату Польши. Поэтому план кабинета Скульского от 8 марта был равнозначен решению о возобновлении активных военных действий на востоке, как только это позволят сделать климатические условия.

19 марта 1920 года, в день именин Пилсудского, который отмечался с еще большим размахом, чем годом ранее, произошло чрезвычайно важное событие в военной карьере начальника государства, все еще носившего воинское звание бригадира. Общая аттестационная комиссия, которая занималась подтверждением званий, полученных офицерами-поляками в других армиях, попросила его принять звание Первого маршала Польши. Пилсудский не нашел в себе сил отказаться и в тот же день как главнокомандующий издал чрезвычайно лапидарный декрет, гласивший: «Звание Первого маршала Польши принимаю и утверждаю» [176]. Это сразу возвышало его над генералами, пришедшими в Войско польское из русской и австрийской армий в 1918 – 1919 годах, а также способствовало росту авторитета в армии и польском обществе. С этого момента соратники Пилсудского стали делиться на три категории в зависимости от того, как они его неофициально титуловали. Те из них, кто был под началом Пилсудского в стрелковых дружинах, называли его комендантом, участники легиона – бригадиром, а все прочие – маршалом. Было еще одно обращение к нему, но им могли пользоваться только его самые близкие и самые старые соратники еще по начальному периоду ППС – «Зюк».