Александр Никонов - Наполеон. Попытка № 2

Умные и богатые, журналисты и адвокаты, художники и ученые, сидя по парижским кафе и салонам, разрабатывают философию нового времени, выдумывают идею о том, что все люди от рождения равны и наделены поэтому равными правами. Они разговаривают и спорят друг с другом, издают газеты и постепенно расшатывают, ослабляют, демонтируют основы старого мира. Не подозревая, что обрушение старой, обветшавшей конструкции погребет под собой и их. И что тогда наверх вырвутся те, кто понятия не имеет о дифференциальных уравнениях и гуманизме и кого маркиз Виктор де Мирабо, рассказывая о провинциальном народном празднике, описывал так: «…толпы дикарей. Мы все сидим в отеле и не показываемся на улице. Заиграла волынка, начались танцы, но не проходит и четверти часа, как они прерваны начавшейся дракой — плач и крик детей, кто-то из толпы подзадоривает дерущихся, точно собак. Страшен вид этих людей, так и хочется сказать — зверей: рослые, они кажутся еще выше из-за деревянных башмаков на высоких каблуках; одеты они в грубошерстные кафтаны, подпоясанные широкими кожаными поясами, которые для красоты обиты медными гвоздиками. Чтобы лучше разглядеть драку, они приподнимаются на носки, расталкивая друг друга локтями; кто-то топает в такт ногами. Длинные сальные волосы, худые, изможденные лица, которые искажены злобой и зверским хохотом. Да-да, эти люди платят налоги!»

Все революции похожи. Все начинается с прекраснодушной интеллигентской болтовни. И если она подкрепляется ослаблением цензуры и свободой прессы, скоро все умеющие читать начинают на улицах и в кафе, на Арбате и в Гайд-парке обсуждать будущее страны, спорить, требовать отставки властей. Кончается все очень плохо.

В 1784 году на парижской сцене после долгих запретов наконец-то поставлена пьеса Бомарше «Женитьба Фигаро». Она вызывает всеобщее восхищение своей смелостью, парижане просто ломятся на нее. Почему? Вот как описывает этот феномен Карлейль: «Содержание комедии не отличается широтой, сюжет вымученный, герои выражают свои чувства недостаточно ярко, сарказм тоже получился несколько натянутым. Однако эта бледная и сухая пьеса вдруг захватила всех и увлекла, и каждый понял содержащиеся в ней намеки и увидел в ней самого себя и те положения, в которые ему приходилось попадать. Вот почему вся Франция аплодирует ей. „Как вам всего этого удалось добиться, ваша светлость? — спрашивает герой и сам же отвечает: — Вы дали себе труд родиться“. И, слыша это, все хохочут, и громче всех хохочут дворяне, страстные лошадники и англоманы».

Тогда вся французская интеллигенция была заражена революцией, аплодировала революции, осуществила революцию. И погибла в этой революции, открыв шлюзы народной дикости. Термин «англоманы», употребленный Карлейлем по отношению к этой интеллигенции можно заменить словом «западники». В России столетием позже интеллигенция также была настроена прозападнически, аплодировала революции, осуществила революцию. И точно также была утоплена в крови волной террора. Они хотели открыть клетку и освободить народ. Они это сделали, позабыв, что народ — лютый зверь.

Великая польза от революций состоит в том, что они провозглашают многое из того, что придумывают великие гуманисты и просветители. Они открывают миру новые горизонты. Они ставят красивые цели и создают социальные лифты, возгоняющие молодые таланты. А великий ужас революций состоит в том, что ростки благих деяний поливаются морями крови.

В книге «Конец феминизма» я описывал ужасы французского революционного террора, повторяться не буду, приведу лишь пару цифр. Во Франции было создано 178 революционных трибуналов, из них 40 разъездных. Они переезжали из одного населенного пункта в другой, везя с собой сборные гильотины и творя там и сям революционный суд. Который длился обычно не более пяти минут, после чего все осужденные приговаривались к смерти. В одном из селений 63 женщины были казнены только за то, что участвовали в тайном богослужении (новая революционная власть боролась против религиозного мракобесия — в связи с этим в Соборе Парижской Богоматери чернью даже были казнены 200 специально приведенных туда священников). В другом местечке передвижные трибуналы приговорили к смерти и казнили около 400 детей в возрасте от 6 до 11 лет — за то, что это были дети богатых или просто зажиточных людей.

В бумагах, найденных после ареста Робеспьера, был обнаружен план, составленный Маратом и уже подписанный Робеспьером, который предусматривал уничтожение полутора миллионов «врагов народа».

В революции было очень много плохого. В революции было очень много хорошего. И в этих сливках с кровью, в атмосфере предреволюционных смелых речей и взглядов происходило формирование нашего героя. Он впитал в себя всю философию, весь восторг и все надежды новой жизни. И он своими глазами видел кошмары террора. Наполеон был порождением революции. Он взял от нее все лучшее. И запомнил все худшее. Позже, говоря о своих заслугах перед страной, Бонапарт заметил: «Я усмирил пучину анархии и укротил хаос. Я вернул чистоту революции…»

Французская революция, чистоту которой вернул Наполеон, умыв ее от крови, всколыхнула всю Европу. Ключевский писал: «Со времени Французской революции наша история столько же входит в состав западноевропейской, сколько западноевропейская в состав нашей». И он был прав. Русское образованное общество приняло парижские события с восторгом. А оказавшиеся в то время в Париже русские с радостью участвовали в событиях. Карамзин ходил по Парижу с революционной кокардой. В штурме Бастилии участвовали князья Голицыны и друг Радищева некий А. Кутузов. Граф Строганов — член Якобинского клуба, который разгуливал по Парижу в красном революционном колпаке, восклицал: «Лучшим днем моей жизни будет тот, когда я увижу Россию возрожденной в такой же революции!»

Иностранцы, которые жили в России, тоже сильно возбудились и некоторые из них устремились в Европу — поучаствовать в революции. Так, один из сотрудников скульптора Фальконе по фамилии Ромм, уехав из России, принял активное участие во французской каше, стал членом революционного Конвента и даже был одним из тех, кто подписал смертный приговор королю Людовику. И он не один был такой активный.

Просвещенная царица Екатерина II, которая сама не чуралась новомодных взглядов, которая переписывалась с Вольтером, приглашала Даламбера и Дидро приехать в Россию, которая разрешила в России оборот французских газет… эта самая Екатерина очень напряглась, увидев, куда выруливает французское просвещение. Она окончательно утвердилась в мысли, что просвещенный абсолютизм все-таки лучше, чем оголтелая власть народа. И начала потихоньку закручивать гайки — выступила одним из инициаторов антифранцузской коалиции, отказалась от всех заключенных с Францией договоров, приказала высылать из России всех подозреваемых в симпатиях к Французской революции, а в 1790 году даже выпустила указ о возвращении из Франции всех русских. Прибывший по этому указу в Россию революционный граф Строганов в красном колпаке был сослан в свое имение — внимательно изучать жизнь.