Александр Никонов - Наполеон. Попытка № 2

Всего нескольких часов не хватило судьбе, чтобы спасти герцога. Наполеон был шокирован этой новостью, но ругать Реаля не стал: он сам валился с ног, знал, что люди работают на износ, и потому просто развернулся и молча ушел. «Мы слышали, — писал Меневаль, — как первый консул медленно поднялся по лестнице, которая вела в небольшую комнату над библиотекой. Там он захлопнул за собой дверь и в течение длительного времени не выходил».

Рассказ о состоянии Наполеона, в котором он пребывал на следующее утро, продолжает его камердинер Констан:

«В ранний час я зашел в комнату императора и нашел его уже проснувшимся. Он лежал, облокотившись на подушку, и выглядел мрачным и усталым. „Констан, — сказал он мне… — Я очень плохо спал“. Казалось, он был чем-то чрезвычайно озабочен и полностью поглощен какими-то мыслями. На лице его лежала печать меланхолии и страдания. Пока я одевал его, он не произнес ни слова, чего никогда не случалось.

Неожиданно распахнулась дверь и в комнату вошла жена первого консула в своем утреннем неглиже. Она была страшно возбуждена, на щеках виднелись следы слез. Ее неожиданное появление удивило и даже напугало, ибо только в исключительных случаях что-то могло заставить госпожу Бонапарт покинуть свою комнату в подобном костюме. Она ворвалась в комнату с криком: „Герцог Энгиенский мертв! О, мой друг! Что же ты наделал!“ Затем, рыдая, она упала в объятия первого консула, который мертвенно побледнел и чрезвычайно возбужденным тоном сказал: „Эти негодяи слишком поспешили!“

Новость о смерти принца быстро распространилась по замку, вызвав гнетущее впечатление, все словно оцепенели от мрачных предчувствий. Первый консул не мог не заметить эту атмосферу всеобщего горя, но никому за это не сделал выговора. Величайшее огорчение, возникшее у его слуг, исходило из понимания того, что эта катастрофа неизбежно бросит тень на предмет их гордости.

Первый консул, вероятно, прекрасно понимал наши чувства; но как бы то ни было, я здесь рассказываю все так, как видел собственными глазами. Я не претендую на знание того, что происходило во время совещания в кабинете первого консула, но его эмоции кажутся мне искренними и естественными. Он оставался печальным в течение многих дней».

Констану вторит Меневаль: «Это лишь те факты, которым я был свидетелем. Я рассказываю только о том, что видел и слышал. Я могу добавить, что не было никакого словесного или письменного общения между первым консулом и военной комиссией в течение времени, которое прошло между допросом герцогом Энгиенского и его казнью. О драматической борьбе в душе Наполеона свидетельствует тот приказ, который он отдал господину Реалю, а также уединение, которого он искал в Мальмезоне, чтобы отгородиться от любого внешнего влияния… он избегал гостиной госпожи Жозефины, запирался в личных апартаментах, отказывался отвечать жене, которая постоянно подходила к его двери и тщетно стучала в нее. Я до сих пор не могу забыть гробовое молчание, царившее вечером в гостиной…»

Но как ни горюй, а Алла Пугачева уже была расстреляна.

Итоги?

В результате титанических усилий спецслужб заговор был подавлен.

Общеевропейское возмущение расстрелом герцога Энгиенского помогло Англии сколотить новую антифранцузскую коалицию.

А Наполеон понял, что послужило причиной возмущения. Текущая в жилах герцога королевская кровь! К королям и принцам Европа относится более уважительно, чем ко всем остальным, в том числе и к непонятным первым консулам, пусть и обладающим огромной властью. Осознав это, Наполеон решил: он должен стать императором. Может быть, это упрочит его позиции в глазах феодальной Европы?

Но как отнесется к этому Франция, которая совсем недавно свергла короля, с удовольствием распевает «Марсельезу» и очень гордится революционными завоеваниями, подобных которым нет более нигде в Европе? Не скажут ли французы, как в стихах Всеволода Емелина:

Если вы позабыли это,

Мы напомним вам, недоноскам,

Как Марии-Антуанетты

Голова скакала по доскам!

Крупный, мелкий и средний бизнес интересовало, а что будет, если Наполеона все-таки убьют или когда он умрет сам? Опять смута и драка за власть? Как хорошо в этом смысле работает институт престолонаследия — автоматически! Все всё знают, никаких споров, страну наследует старший сын, никому и в голову не приходит выдвигать свою кандидатуру.

Поэтому бизнес, к которому Наполеон был так ласков, понимая, что именно предприниматели — основа страны, поддержал идею провозглашения Наполеона императором. По тем же самым причинам поддержал ее и народ: уж очень людям не хотелось свар. Во всяком случае народный плебисцит подавляющим большинством голосов поддержал идею сделать Наполеона императором.

Во время церемонии коронации Наполеон попросил своего камердинера поболтаться в ликующей толпе и послушать, что говорит народ, нет ли недовольных воцарением нового монарха. Позже Констан писал: «Я не слышал ни одного ворчливого голоса, ни одного осуждающего власть ропота, столь велик был энтузиазм, с которым все сословия Парижа встретили его величество…»

А вот какую точную психологическую зарисовку дает секретарь Наполеона Меневаль: «По окончании церемонии я оказался в одной из гостиных и беседовал с несколькими офицерами и адъютантами на тему дня. Один из лакеев в полном ливрейном одеянии с золотыми шнурами по всем швам и в белых шелковых чулках пробился ко мне и громко обратился: „Император желает видеть вас“. Эти слова произвели впечатление электрического шока на всех присутствующих. (Не привыкли еще! — А. Н) Все посмотрели друг на друга сначала в полном недоумении, а затем с улыбками, словно хотели сказать: это не сон!»

И тут же Меневаль объясняет эту непроизвольно вспыхнувшую радость: «Франция была слишком потрясена ужасными эксцессами правления Террора и вялым режимом Директории. Опасности, которым подвергался Наполеон, не были забыты, а опасения в отношении новых угроз усиливались. Были опасения, что в случае гибели Наполеона наступят времена жестокой реакции. Народ устал от бесконечных перемен и был полон решимости не испытывать новых злоключений. Всеми руководило общее желание получить наконец возможность спокойного существования под надежной защитой прочного правительства».

Это только на первый взгляд может показаться странным, что нация, которая совсем недавно с восторгом оттяпала своему королю голову, теперь с восторгом принимает нового монарха. Главную причину я уже объяснил. Но была еще одна. Умный Наполеон ведь не зря назвался не королем, а императором. Это слово пробуждало у французов новое чувство… Теперь у французов была своя империя! А не какое-то захудалое королевство. Это раньше Франция представляла собой невнятное лоскутное одеяло, раздираемое кризисами и дрязгами, провалившееся в нищету, анархию, бандитизм и гражданскую войну. А теперь Франция стала гораздо больше, чем была при Людовиках. И гораздо богаче. Это раньше большинство французов в своей стране были людьми второго сорта. А теперь они жили в огромной богатеющей империи, будучи ее полноправными гражданами. Как когда-то римляне в своей величайшей из всех империй. Величием Рима веяло от слова «император»! И этот волнующий запах подтверждался впечатляющими экономическими успехами страны, о которых мы в конце книги еще поговорим более подробно.