Василий Емельяненко - В военном воздухе суровом

Коля для большей убедительности побожился, тогда поверили. После речи Молотова я подумал: "Вот теперь-то мне наконец удастся стать военным летчиком!"

Закончил я Саратовскую школу пилотов Осоавиахима в тридцать третьем, но в военное училище не попал. Хотя мой инструктор Панфилов в выпускной характеристике и сделал вывод - "В военную авиацию разведчиков", - все же по разнарядке послали в Центральную летно-инструкторскую школу Осоавиахима в Москву. Окончив ее, я так и застрял в аэроклубах: Нальчикский, Черниговский, Николаевский... Сколько можно утюжить воздух вокруг аэродрома на полотняном У-2? Хотелось полетать на настоящем, боевом. Мы частенько шутили: "В аэроклубе хорошо - военным летчиком лучше!"

Строчил, конечно, втихомолку от начальника рапорты военкому Кандаурову, но тот все отказывал. Лишь в тридцать седьмом моя взяла: направили служить в Новочеркасск. Там, оказывается, была школа младших авиационных специалистов ШМАС, а при ней летное подразделение. Но летать там не довелось. Постригли первым делом наголо, и началась строевая подготовка, изучение уставов. Это курс молодого бойца. Старшина Мануйлов на построениях зычно командовал: "Хмыр-рня! И н-не шевелись!" Для него все были равны: и призывники, и летчики с солидным стажем инструкторской работы.

В первой шеренге рядом со мной стоял мой коллега по аэроклубу Рябышев, который не по возрасту уже изрядно располнел. На нем-то Мануйлов отыгрывался на каждом построении. "Стань так, чтобы грудь четвертого человека видел, считая себя первым!" - командовал он. Рябышев выдвигался вперед, а от старшины следовало новое замечание: "Подтяни живот!"

Оказалось, что первый год в ШМАСе предстояло заниматься теорией, только потом должны были приступить к обучению полетам на... У-2. Выходило, что меня будут снова учить тому, чему я сам учил других. Пришлось идти на почту с текстом телеграммы слов этак на сотню. Подал бланк в окошечко. Молоденькая телеграфистка долго читала, то и дело вскидывая на меня опахала ресниц: телеграмма-то ведь на имя самого Ворошилова! Все же приняла. Вскоре пришло распоряжение - вернуть в аэроклуб.

Теперь, в Гурзуфе, меня застала война. Скорее в Николаев, а там добьюсь назначения в военную часть и быстренько переучусь на боевом самолете.

Оказалось, что не так-то просто было добраться даже до Симферополя. Весь транспорт в первый день войны был мобилизован военкоматами, а вывозить из Гурзуфа начали только военных, и то по старшинству. Сколько же придется ждать своей очереди младшему лейтенанту запаса? Говорю своему дружку-летчику:

- Давай на попутных?

- Айда!

После обеда распрощались с санаторием. Чемоданы в руки, поднялись к шоссе. Перегруженные полуторки и автобусы мчались как на пожар, на наши поднятые руки никто не обращал внимания. Двинулись по дороге и к вечеру оказались в Алуште километров двадцать с гаком отмахали. За Алуштой какой-то шофер сжалился. Залезли в кузов заваленного мешками грузовика. Несколько раз пришлось помогать водителю латать лопавшиеся камеры, и до Симферополя добрались только поздно ночью.

Город затемнен. На вокзальной площади гул. Сидит народ на чемоданах и узлах, хнычут дети, переругиваются мужские голоса, причитают женские. Снуют в потемках люди, осторожно перешагивают через спящих. У входа к военному коменданту - толпа. Пробиться к заветному окошечку за билетом невозможно. "Пропустите генерала!" - раздастся чей-то голос в темноте, но расступаются неохотно, со всех сторон молча жмут. Всем надо срочно в часть...

Решили с Петром ехать зайцами. Нам с ним даже по пути - он в Кировоград, мне - дальше.

Долго бродили по шпалам у неосвещенных составов. Двери вагонов заперты, проводников нет. Натолкнулись на обходчика, стучавшего молотком по колесам.

- Этот не на Николаев, случайно, следует?

- Узнай, товарищ дорогой, на вокзале, - отделывается от нас обходчик.

Нашли незапертую дверь вагона. Вроде бы пустой. Чиркнули спичкой, со всех полок и углов на нас зашикали - нарушили светомаскировку. Вагон - битком, но гвалта нет - только перешептываются.

Состав лязгнул буферами внезапно, без свистка, и медленно потащился в потемках.

Ехали мы с курорта без мест и без жареной курицы. Курили в тамбуре, зажав папироски в кулак. Где-то в степи вспыхивали сигнальные ракеты. Пассажиры прильнули к окнам: "Это, мол, немецкие диверсанты сигналят своим самолетам..."

А в мыслях - Николаев, Водопой, фронт... И я по-хорошему позавидовал кадровому офицеру Пете, стоявшему рядом в тамбуре.

В Николаеве было многолюдно. Выходной день. У кинотеатра из репродуктора в полную мощь лилась мелодия модной песни: "Ну-ка, чайка, отвечай-ка..." Публика, одетая по-праздничному, валила с дневного сеанса. Расходились парами и в одиночку. Потом где-то высоко захлопало, будто кто палкой выколачивал ковер. Все с любопытством задрали головы - вверху черные дымки, и летит себе намного выше этих дымков темный двухмоторный самолет - за ним белый след. Самолет немецкий. Какой - не знаю и я, летчик Осоавиахима. Самолет скрылся из виду, только две белые черточки, медленно таявшие позади, продолжали двигаться на восток.

Особенно многолюдно было в этот день на Советской улице. Тротуары не вмещали людей, восторженно приветствующих колонну кавалеристов. Дробный цокот копыт о мостовую, куда с тротуаров бросают цветы. Впереди на гнедом коне, чуть избоченясь, сидел в седле знакомый мне человек. Впалые щеки, сухопарый и немолодой. Воевал еще в гражданскую. Это наш председатель областного совета Осоавиахима, майор Зможных, частый гость Водопойского аэродрома. Не раз подвозил на "эмке". Я тоже помахал ему с тротуара, а он смотрел только вперед. Вслед за ним на конях два бородача высоко держали красный стяг. На нем захватывающая дух надпись: "На Берлин!"

Курс на северо-запад

Четвертый штурмовой полк вылететь на фронт из Богодухова в тот же день не смог. Задерживали непредвиденные "мелочи". Начали, к примеру, вставлять в бомбоотсеки прибывшие по железной дороге кассеты для мелких бомб, а они туда хоть плачь! - не влезают. Техники и оружейники во главе с инженером полка Борисом Митиным мучались с ними остаток дня и всю ночь, сбивая в кровь руки. Не скоро разобрались, что кассеты не взаимозаменяемые, а пронумерованы и каждая из них должна вставляться в определенный отсек.

А летчикам надо было срочно готовить для перелета карты. Нужных листов в штабе не оказалось, их можно было получить только в Харькове. Посылать за ними машину - день потерять, а самолет из-за сильной грозы Харьков не принимает. Невзирая на запрет метеослужбы, командир полка на свой риск и страх выпустил на связном самолете через грозовой фронт опытного летчика, старшего политрука Владимира Василенко с летнабом Яковом Квактуном. Те попали в полосу ливня. Обходя грозу, сбились было с пути, но увидели железную дорогу - она вывела их на Харьков.