Хьюи Ньютон - Революционное самоубийство

За долгие годы, что я учился в Окленде, я не встретил ни одного учителя, который преподал бы мне урок, относящийся к моей собственной жизни или к моему личному опыту.

Жизнь человека не всегда начинается в момент рождения. Все началось еще до того, как я появился на свет, потому что мой путь берет начало в жизни моих родителей и даже еще раньше — в истории всех чернокожих людей. Это все — один неразрывный момент.

Я мало что знаю о своих дедушках и бабушках и прочих предках. Расизм уничтожил историю нашей семьи. Мой дед по отцовской линии был белым насильником.

Мои родители были уроженцами Нижнего Юга: отец родился в Алабаме, мать — в Луизиане. [8] Условная граница между Севером и Югом в США проходит по т. н. «Линии Мэйсон-Диксон», разделяющей Пенсильванию и Мэрилэнд. Самоё Юг разделяется на Верхний (Мэрилэнд, Дэлавер, Западная Вирджиния, Вирджиния, Кентукки), Средний (Северная Каролина, Теннеси, Арканзас, Оклахома) и Нижний, или Глубокий (Южная Каролина, Алабама, Миссисипи, Луизиана). (Прим. редактора) В середине тридцатых годов их семьи переехали в Арканзас, где мои родители познакомились и поженились. Они были очень молоды, почти подростки, поэтому люди поговаривали, что им рано жениться. Но мой отец, Уолтер Ньютон, владеет большим даром убеждения. Раз он решил, что Армелия Джонсон должна стать его женой, то она вряд ли могла оказать серьезное сопротивление его напору. Отец всегда знал, как понравиться и быть очаровательным; до сих пор я обожаю следить за тем, как в его глазах загораются особые огоньки, означающие, что он собирается включить все свое волшебное обаяние. Церемония бракосочетания прошла в Паркдале, шт. Арканзас. Здесь они жили около семи лет, а потом перебрались в Луизиану в поисках более перспективной работы.

В тридцатых-сороковых годах отец не был похож на обычного чернокожего выходца с Юга. Его отличала прочная вера в семейный очаг, так что он никогда не позволял матери подрабатывать вне дома, хотя денег, конечно, не хватало, ведь в семье было семеро детей, приходилось постоянно экономить, чтобы продержаться. Уолтер Ньютон имеет полное право гордиться своей ролью защитника семьи. Вплоть до сегодняшнего дня моя мать не была вынуждена идти куда-то, чтобы заработать деньги.

Отец истово верил в труд. Кем только он не работал. Трудился он без устали, обычно был занят сразу на нескольких работах, чтобы обеспечить семью. Пока мы жили в Луизиане, он успел поработать в карьере на добыче гравия, на установке для получения газовой смеси, на мельнице, где перемалывали сахарный тростник и на лесопилке. В итоге он нанялся тормозным кондуктором в Объединенную лесопильную компанию. С нашим переездом в Окленд ничего не изменилось — отец продолжал работать не покладая рук. С детства мне запомнилась эта картина, когда с утра отец уходил на одну работу, потом забегал ненадолго домой, после чего шел на другую работу. Несмотря на то, что отец без конца пропадал на работе, он всегда выкраивал время для общения с семьей. Мы все очень радовались, когда отец был дома.

Помимо прочего, мой отец был еще и священником. Он служил пастором в Бетельской баптисткой церкви в Монро, шт. Луизиана, а затем стал помогать проводить службы в нескольких церквях в Окленде. Он читал проповеди с неподдельным чувством, но только немного необычно. Преподобный Ньютон планировал свои проповеди заранее и объявлял тему, которой будет посвящена следующая проповедь, за неделю. Однако, похоже, ему никогда не удавалось прочитать проповедь на намеченную загодя тему. В конце концов, он приспособился к особенностям собственной натуры и просто входил на кафедру, полностью отдаваясь вдохновению. Будучи ребенком, я прямо раздувался от гордости, когда смотрел на отца, с высоты кафедры проводившего церковную службу и своими словами заставлявшего трепетать сердца прихожан. Все мы разделяли достоинство и уважение, которые исходили от него. Уолтер Ньютон — человек не слишком высокого роста, но стоило ему встать за кафедру в церкви, он превращался в самого огромного в мире великана для меня.

Моя мать любит повторять, что она вышла замуж совсем юной и повзрослела до конца уже вместе со своими детьми. И это действительно так. Разница между самым старшим ребенком в нашей семье и матерью — всего лишь семнадцать лет. Когда мои старшие братья и сестры еще только подрастали, а тогда семья жила в Луизиане, мать была для них лучшим товарищем во всех играх. Она играла в мяч, в палочки, в прятки. Иногда к играм присоединялся отец, он тоже принимался катать покрышки и выбивать шарики, причем всегда строго следил за соблюдением правил. Царившее в семье веселье и взаимное участие во всех делах сплачивало нас. Мои родители — это больше, чем люди, которых обычно называют родителями; в их лице мы, дети, приобрели настоящих друзей.

Присущее моей матери чувство юмора заразительно действовало на всех нас. Ее юмор проникал повсюду, он формировал особое отношение к жизни, которое воспитывало в нас чуткость, симпатию, веселое настроение и взаимопонимание. Она помогала нам находить светлые стороны в самых сложных ситуациях. Ощущение легкости и гармонии, которые я воскрешал в памяти, помогали мне переживать трудные времена. Зачастую, когда все ожидали, что под гнетом тяжелых обстоятельств я впаду в депрессию, а особенно это касалось чрезвычайных условий тюремного заключения, они видели, что я иначе смотрю на вещи. Не то чтобы страдания доставляли мне счастье, просто я не хотел, чтобы они сломали меня.

Я родился 17 февраля 1942 года в городе Монро, шт. Луизиана, и стал последним ребенком в семье. Подобно всем остальным чернокожим детям Юга, появлявшимся тогда на свет, я родился дома. Мне говорят, что мать была совершенно больна, пока вынашивала меня, зато сама мать вспоминает лишь то, что я был крупным и красивым малышом. Мои братья и сестры, должно быть, с этим соглашались, поскольку не упускали случая поддразнить меня, пока я был маленьким. Они говорили, что я слишком симпатичен, чтобы быть мальчиком, с таким лицом мне надо было родиться девочкой. Миловидная внешность долго преследовала меня. Эта была одна из причин, по которой я часто дрался в школе. Я выглядел младше, чем был на самом деле, и мягким, что заставляло моих одноклассников устраивать мне постоянные испытания. Я должен был показать им. Когда в 1968 году я уходил в тюрьму, мое лицо все еще сохраняло детскую невинность. С тех пор я редко брился.