Хьюи Ньютон - Революционное самоубийство

Председательствовал на суде Монро Фридман, судья из Высшего суда, семидесяти двух лет, непреклонный и лишенный чувства юмора человек. Разумеется, никто не станет признаваться в том, что он предвзято настроен. Однако судья Фридман доказал свою предвзятость во время суда бесчисленное множество раз. Понятное дело, что с самого начала я знал, что он считает меня виновным и все его симпатии на стороне обвинения. Начать с того, что он нарочито снисходительно отнесся к чернокожим свидетелям. Судья говорил с ними так, словно считал их не способными понять дело. Очевидно, что он пребывал в полнейшем неведении относительно того огромного шага вперед, который сделало в своем развитии сознание негров за последнее десятилетие. Судью выдавал даже тон, в каком он разговаривал. По мере продвижения судебного разбирательства судья Фридман все чаще отклонял протесты моего адвоката и принимал почти каждое возражение прокурора. Порой, когда судью не устраивало направление, которое вдруг принимал процесс, он смотрел в сторону стола прокурора, словно приглашая его выступить с протестом, а потом неизменно принимал этот протест. Во время процессуального толкования судья был невероятно строг. Если юридический вопрос не мог быть механически решен на основании правовых норм, судья отметал его как несущественный или, в противном случае, переадресовывал его более высокой судебной инстанции или оставлял для политического заявления на основе законодательства. Ни одно утверждение не рассматривалось, если для него не находилось объяснения в своде законов. Судья признавал, что некоторые законы действительно хороши, но с большой неохотой апеллировал к тем законам, которые были ему не по нраву. Даже на одну секунду я не мог поверить, что от такого судьи можно дождаться справедливости.

Решающим аспектом судебного процесса был вопрос о выборе присяжных. В день начала судебного разбирательства в суд пришло несколько сотен людей, из которых следовало выбрать присяжных. Мой адвокат, Чарльз Гэрри, искал определенный тип присяжного, но он столкнулся с огромной проблемой. Во-первых, в Окленде не нашлось бы ни одного человека, не читавшего или не увидевшего по телевизору предвзятых сообщений о перестрелке. Было чрезвычайно трудно отыскать кого-нибудь, у кого еще не сформировалось собственное мнение о моем деле. Во-вторых, мы, конечно, хотели видеть среди присяжных несколько чернокожих. Для нас было очень важно этого добиться, однако, когда мы прощупали почву, то поняли, что преодолеть это препятствие будет очень и очень непросто. Мы навели справки и выяснили, что помощник окружного прокурора и обвинитель на моем процессе, Лоуэлл Дженсен, разработал очень хитрую систему. По этой системе чернокожие якобы могли войти в число присяжных, но на само судебное разбирательство они никогда не попадали. По распоряжению Дженсена, тот негр, который отчислялся из кандидатов в жюри по какому-либо поводу или отводу без указания причины, впоследствии вновь попадал в число присяжных, из которых шел набор на конкретное слушание. Благодаря этой системе получалось, что негры становятся активной частью системы, несмотря на то, что было едва ли возможно ожидать появления чернокожего в кресле присяжного в зале суда. К моменту моего процесса в этой процедуре набора присяжных произошли изменения: прокуроры из ближайших округов не вывели негров из общего числа присяжных, из которых отбирались присяжные для конкретного суда. Поэтому, пока проходили слушания по моему делу, в других судах были такие жюри присяжных, количество негров в которых достигало шести человек.

Партия дала Чарльзу Гэрри указание использовать все его отводы без указания причины при отборе присяжных. По законам штата Калифорния, при рассмотрении дела о преступлении, за которое может быть назначена смертная казнь, каждая сторона — обвинитель и защитник — имеют по двадцать отводов. Другими словами, каждый из них может отклонить двадцать кандидатов в жюри присяжных, не объясняя причины отказа. Это указание мы дали Гэрри для того, чтобы таким образом дать людям понять, что с судебной системой творится что-то не то, если она отказывает обвиняемому в праве быть судимым различными представителями того социума, в котором он живет. Мы действительно использовали все отводы, чтобы акцентировать эту проблему. Обвинение использовало не все свои отводы, потому что ему не составляло труда подобрать для жюри присяжных нужных людей. (Чарльз Гэрри угадывал расистские настроения почти в каждом кандидате в жюри, с которым он беседовал.)

На составление жюри присяжных ушло довольно много времени — около двух недель. В конечном счете, было опрошено примерно 180 человек по трем спискам присяжных, прежде чем было сформировано жюри и выбрано четыре человека заместителей. Присяжные набирались из почти двух сотен человек, а среди них было всего лишь шестнадцать негров, несколько азиатов и один-два чикано. [48] Чикано — американец латинского (преимущественно мексиканского) происхождения. (Прим. редактора) Это притом, что негры составляют 38 % населения Окленда.

В окончательном варианте жюри присяжных на моем процессе состояло из одиннадцати белых и одного чернокожего. Этого единственного чернокожего присяжного звали Дэвид Харпер. Я сразу почувствовал в нем своего, хотя до суда мы друг друга в глаза не видели. В то время он был руководителем одного из отделений Американского банка, но впоследствии стал президентом какого-то негритянского банка в Детройте. Странно, что окружной прокурор не дал ему отвод. Возможно, прокурор надеялся на то, что присутствие хотя бы одного негра в жюри присяжных сыграет в его пользу при передаче дела в апелляционный суд. Кроме того, прокурор хотел заполучить в жюри эдакого безобидного негра. Догадываюсь, что он видел в Харпере «домашнего ниггера», чернокожего банковского служащего, «добившегося успеха». Возможно, обвинитель считал, что Харпер будет на его стороне, поскольку у него был определенный социальный статус и он хотел продолжать карьеру в мире белых.

Во время заседаний я изучал Харпера, пытаясь понять его. Пойдет ли он за сумасшедшей системой? Насчет присяжных всегда приходится гадать. Что касается судьи и прокурора, ты точно знаешь, что они твое враги и сделают все, чтобы уничтожить тебя. Все остальные сотрудники суда, независимо от цвета кожи, — рабы системы. Однако с присяжными дело обстоит несколько иначе. Я следил за каждым движением Харпера, хотя и не мог точно определить, что он делал. Постепенно я начал сомневаться в том, что работа в банке, пусть и хорошая работа, приносила ему удовлетворение. Я задавался вопросом, неужели Харпер, окажется настолько ослеплен подачками системы, что пойдет вместе с расистами из жюри и коррумпированной государственной машиной, только чтобы обеспечить себе будущее — или то, что, как он надеялся, станет его будущим.