Роберт Форте - Тимоти Лири: Искушение будущим

Таким образом, согласно Фехнеру, наши тела — это только малые волны на поверхности земли. Мы растем на земле, как листья растут на дереве, и наше сознание вырастает из сознания всей земли, и по мере накопления нашего отдельного, личного опыта мы забываем весь основной, глубинный опыт, без которого не было бы и нашего личного. Но при возвращении к основе мы не забываем наш личный опыт. Напротив, мы все помним, и совмещение двух опытов ведет нас к большей свободе, поскольку теперь наш опыт состоит из нашего сознания плюс бесчисленное множество равных сознаний, из которых складывается общий опыт. И даже когда мы умираем, с нами остается вся система нашего прожитого опыта. В течение жизни нашего тела в нашем сознании всегда присутствуют элементы общего земного сознания, даже когда мы их не осознаем. Но после того, как все земное сознание становится нашим опытом, мы более не чувствуем себя в изоляции, мы чувствуем наше единство со всеми живущими и когда-либо жившими на земле людьми, чей опыт воздействует на нас, и мы в свою очередь воздействуем на жизни других людей».

Фехнеровская теория «жизни после жизни» вытекает из его концепции души. Согласно его определению, душа — это «единое существо, которое в нашем случае, так же как и в любом другом, открыто только для себя самого, для всех прочих закрыто, замкнуто на себя, по крайней мере в чувственном восприятии, выше которого, в пропорции возрастания на шкале сознания, развиваются все более и более высокие отношения». (Эти и последующие положения Фехнера взяты из книги «О жизни после смерти».) Душа человеческого существа — это «глава сознания, ограниченная кругом телесных действий, которая… во сне опускается ниже порога, выше которого сияет сознание», а при пробуждении «поднимается выше него». Она не строго идентична сознанию, но скорее проявляет различное сознание выше и ниже порога. Ниже порога она взаимодействует со всеми другими земными душами, включая души растений и животных, так же как и другие человеческие души, объединенные в душе земли. По мнению Фехнера, души человеческих существ после смерти растворяются в земной душе. Проникая сквозь природу в виде некой духовной волны, они вызывают к жизни новые отношения с другими душами живых и мертвых, проходя через них и создавая то, что мы сегодня называем интерференционные паттерны, которые являются компонентом голографии. В этом состоянии, согласно Фехнеру, мы достигаем бессмертия. При жизни человек воспринимает природу «сквозь окна своих чувств и имеет фрагментарное знание ее, словно разлитое в небольшие сосуды». Но после смерти, «когда его телесная оболочка распадется, дух его, не сдерживаемый более ничем, будет странствовать по природе с неограниченной свободой. Он начнет ощущать волны света и звука, не только проникающие в его глаза и уши, а словно скользящие в воздушном океане; он будет чувствовать не только дыхание ветра и ласку морских волн, но сам будет плыть сквозь воздух и море; он будет теперь не идти мимо зеленеющих деревьев и душистых лугов, как бывало раньше, но наполнять своим сознанием поля, и леса, и людей, когда они будут проходить сквозь него». Собственные мысли Джеймса по этому поводу появляются в книге-эссе «Человеческое бессмертие». В ней он говорит об огромном влиянии, которое оказал на него Фехнер, так же как это сделал ты в своей книге «Изменяя и мое сознание». Прочие не были столь великодушны. Многие фехнеровские концепции появились в последние годы на научной сцене, безо всяких ссылок на автора, в таких областях, как теория сознания, морфогенетическая теория поля и особенно теория планетарного сознания Гайя. Рано или поздно этот плагиат должен обнаружиться. Я предоставляю другим сделать это, так же как оставляю ученым будущего исследовать и воссоздать фундаментальную связь между фехнеровскими психофизическими идеями и твоей теорией нейросхемы.

Между тем фехнеровские идеи могут слегка утолить мою печаль по поводу твоей смерти. Вот почему я пришел сюда, в это прекрасное место, в этот чудесный день. Мое сердце открыто природе, чтобы ощутить твое присутствие в земной душе, когда она проникает сквозь мою душу. Как сказал Эмерсон в своем печально известном письме Гарвардской школе богословия в 1838 году: «Мы всегда будем помнить те несколько встреч… с душами, которые сделали наши души мудрее; которые звучали согласно нашим мыслям; которые сказали нам то, что мы знали сами; которые помогли нам услышать то, что было скрыто глубоко в нашем сердце».

Итак, прощай, Тимоти — и здравствуй! Наши дороги еще пересекутся, я в этом уверен.

Три месяца спустя после моего рождения мой отец, который был архивариусом Тима, поехал навестить его в Швейцарии, где он жил в эмиграции после побега из тюрьмы. Незадолго до этого Никсон, мечтавший засадить его обратно, назвал его «самым опасным человеком в мире».

Мой отец и Тим приняли кислоту и поехали кататься на лыжах. Во время этой прогулки отец достал мою фотографию — первую в моей жизни фотографию (один день от роду), — показал ее Тиму и спросил, согласится ли он стать моим крестным отцом. Тим сказал: «Конечно».

Мы встретились с ним только через семь лет, после его освобождения из тюрьмы, когда он приехал навестить нас в нашей коммуне в Мендосино. Мы шли по пыльной горной дороге. Садилось солнце, мы с Тимом держались за руки. Я подняла к нему голову и сказала: «Говорят, что ты сумасшедший ученый».

Тим улыбнулся и сказал: «Знаю». Мне показалось, что ему нравится, как звучат эти слова.

Со временем я подросла и, когда стала тинейджером, решила, что хочу быть писателем. Это, конечно, впечатлило Тима, и мы постоянно говорили о книгах. Моим любимым литературным героем был Холден Колфилд, [85] Главный герой повести Дж. Сэлинджера «Над пропастью во ржи». его — Гек Финн. Мы говорили о сходстве их характеров — особенно об их отчуждении от общества. Я хотела спасти всех детей, падающих в пропасть, а он хотел сбежать. Я как раз вступила в пору первых юно-шеских терзаний, и тема отчуждения была мне особенно близка. И разговоры с Тимом были как свет в конце тоннеля.

Он хорошо понимал мое поколение. Он называл нас «свободные агенты века информации».

То, чему я научилась у Тима, не имело никакого отношения к наркотикам, но имело отношение к тому, как получать от жизни кайф. Он был фанатом человеческого мозга и, как я поняла, не столько хотел изменить его, сколько добиться его максимального использования. И он показал нам, что этот процесс — путешествие — имеет огромную для нас ценность. Как бы оно ни проходило, главное, чтобы оно произошло. «Мы — хозяева и операторы нашего мозга», — говорил он.