Лэнс Армстронг - Не только о велоспорте: мое возвращение к жизни

Другая существенная разница заключалась в том, что мой рак перестал быть главной темой разговоров — о нем упоминали разве что вскользь. Мне это не нравилось; я хотел, чтобы эту тему продолжали обсуждать, потому что она больше всего помогает понять суть моей миссии на этой земле.

Со времени выхода в свет этой книги люди постоянно спрашивают меня, что я хочу сказать, когда говорю, что при наличии выбора предпочел бы называться человеком, пережившим рак, а не победителем «Тур де Франс». Я хочу сказать, что если бы мне не пришлось бороться с раком, то я не научился бы всему, чему научился. Без того опыта, который я получил за время этой борьбы, я не смог бы выиграть ни одного «Тура». В это я верю совершенно искренне. Мне пришлось в полной мере узнать, что такое болезнь, и я не только не стыдился этого, но и ценил этот опыт превыше всего остального.

Например, я и раньше отдавал много сил тренировкам и никогда не был лентяем, но теперь тренировался еще больше. Раньше я пил безалкогольное пиво «Shiner Bock» и любил мексиканскую кухню, а теперь стал чрезвычайно разборчив в еде и похудел до такой степени, что выглядел костлявым. Сначала, во время болезни, я стал уделять больше внимания диете, потому что хотел питаться только полезными продуктами, но сейчас понял, какую важную роль играет питание в спорте.

После такого испытания, как рак, мне потребовалось другое эмоциональное топливо; я больше не хотел и не мог питаться гневом. Рак заставил меня разработать план жизни, а это, в свою очередь, на-» учило меня тому, как разрабатывать планы достижения мелких целей, таких как отдельные этапы «Тура».

Помимо прочего, рак научил меня тому, как следует относиться к проигрышам. Он заставил меня понять, что порой опыт потери каких-то вещей — здоровья, дома или прежнего отношения к себе — тоже играет важную роль в общей структуре жизни.

На то лето у меня была намечена еще одна цель — выиграть золото на Олимпийских играх в Сиднее, — но там мне не удалось добиться такого же успеха. Но и этот опыт тоже оказался по-своему полезным. Четыре долгих года я ждал летних Олимпийских игр, потому что во время предыдущей Олимпиады в Атланте был болен. Сам я тогда не подозревал о своей болезни, но она сказалась на моих результатах. Там я занял двенадцатое место в шоссейной гонке и шестое — в индивидуальной раз — делке. Тогда это стало для меня громадным разочарованием. Только потом я узнал, что выходил на старт с дюжиной метастазов в легких. Но теперь я был здоров. Я хотел, чтобы Игры в Сиднее стали для меня праздником, тем более что заканчивались они 2 октября, в годовщину постановки моего ракового диагноза.

Самое трудное заключалось в том, чтобы найти способ набрать к Олимпиаде оптимальную форму за относительно короткий промежуток времени после «Тура». Вместо того чтобы попытаться удержать свое физическое состояние, я решил сначала немного расслабиться, а потом снова довести себя до нужной кондиции как раз к Сиднею. Мы с Кик съездили на несколько дней домой в Ниццу, после чего я отправился в утомительную поездку за океан, в Нью-Йорк, Лос-Анджелес и Остин, где мне нужно было появиться перед спонсорами в качестве победителя «Тура». Когда я наконец снова прилетел в Ниццу, возвращение к тренировкам показалось мне чуть ли не отдыхом.

Каждое утро Тайлер Хэмилтон, Фрэнки Эндрю и я отправлялись в горы под Ниццей и находили какие-нибудь длинные безлюдные дороги, на которых было удобно тренироваться. Обычно за шесть часов работы мы проходили три подъема длиной по 15–20 километров. В окрестностях Ниццы можно насчитать около дюжины хороших подъемов, и я изучил все их не хуже, чем подъездную дорожку к своему дому.

Одналсды в августе мы ехали по узкой извилистой дороге, где никогда не было никаких автомобилей. За столько лет жизни и тренировок в этих горах я успел выяснить, какие дороги используются интенсивно, а какие безлюдны и пригодны для езды на велосипеде. На том конкретном участке дороги я никогда не встречал никакого движения — до того злополучного дня.

Когда я подъехал к очередной шпильке, Тайлер шел позади меня. Я ехал в абсолютной уверенности, что за поворотом не будет никаких машин, потому что проходил сотни раз, и каждый раз гудронная лента дороги впереди была пустынной. Я наклонился в сторону, чтобы вписаться в поворот, и увидел, что прямо на меня несется машина. Ни остановиться, ни даже сгруппироваться времени не было. Мы столкнулись лоб в лоб. Меня подбросило в воздух.

Тайлер услышал удар раньше, чем увидел столкновение. «Звук был просто ужасный, — рассказывал он впоследствии. — Я думал, тебе конец». Он услышал удар и скрежет. Затем увидел мой полет через капот автомобиля. Я приземлился на дорогу головой вниз. Насмерть перепуганный водитель ударил по тормозам, выскочил из машины, подбежал ко мне и, как последний идиот, спросил, все ли у меня в порядке. Поначалу я думал, что так и есть. Я не потерял сознание и вроде бы ничего не сломал. Мой велосипед, похоже, пострадал больше меня. Он лежал посреди дороги бесформенной кучей металла и резины. Рама развалилась на три части.

Я постарался успокоить водителя и сказал, что у нас все в порядке и что мне не нужно никакой помощи. Я позвонил Кик по мобильнику и попросил ее приехать и забрать нас. Мне все еще не верилось, что я мог налететь там на машину. Степень вероятности такого события вы можете оценить сами: ожидая, пока моя жена приедет и подберет нас, мы с Тайлером и Фрэнки просидели на обочине целый час. Первая увиденная нами машина была машиной Кик. Весь час дорога оставалась совершенно пустынной.

Я ждал, что на следующее утро мне будет плохо, и был прав. Но боль в шее и верхней части спины оказалась не просто острой, а запредельной. Я не мог повернуть голову и при каждом движении чувствовал, будто мне в спину втыкают кинжал. Мы поехали в больницу, где я провел какое-то время со старым другом, компьютерным томографом, который выявил у меня трещину в седьмом позвонке. Проще говоря, я сломал себе шею. После стольких лет безуспешных попыток мне это наконец удалось. Несколько дней мне пришлось провести в постели. Как только слух о несчастном случае дошел до ушей спортивной прессы, это вызвало волну спекуляций на тему моей поездки в Сидней. Журналистам я сказал, что все будет зависеть от врачей, но для себя решил, что, если они не отнесут мою травму к разряду смертельных, я поеду. Я уже успел объездить полмира, но еще ни разу не был в Австралии, и вряд ли когда-нибудь в этой жизни у меня появится более удобный повод там побывать. Как только я оказался в состоянии сесть на велосипед, мы возобновили тренировки, хотя мне все еще трудно было поворачивать голову. Но я чувствовал в себе достаточно сил, чтобы набрать форму, и постепенно шея начала поворачиваться лучше. К тому времени как мы сели на самолет в Сидней, я чувствовал себя на 80 процентов здоровым, и у меня была еще неделя, чтобы продолжить тренировки и окончательно восстановиться. В программе Олимпийских игр я собирался выступить на двух дистанциях: в длинной шоссейной гонке с общим стартом и в более короткой индивидуальной гонке с раздельным стартом. Свои шансы в шоссейной гонке я расценивал не очень высоко, поскольку она проходила на равнинной трассе, благоприятной для спринтеров, зато в разделке надеялся на золото.