ЮРИЙ НАГИБИН - ДНЕВНИК

9 июня 1983 г.

Магазинный день. Перед тем как мы рванулись в мнимо изобильный мир торгового Будапешта, к нам зашел интересный молодой человек Петер, производственный директор нашего нового объединения. Он категорически потребовал на-

____________________

* В дальнейшем я стал о Палашти (режиссере и человеке) куда более высокого мнения.

звать ему день начала съемок, показать павильоны и т. п. И это при ненаписанном еще сценарии. Я уж на что не деловой человек, а и то понял, что это арапский номер. Па-лашти занят какой-то халтурой на телевидении и ему нужно тянуть время, имитируя деятельность. Но «душа Аршанский», старый производственник, был на высоте и в два счета сделал дурака из этого хвастуна. Тот понял, что попал не на трепача-чиновника, а на матерого специалиста, и поджал хвост.

Промучившись по жаре весь день, мы кое-как отоварились и после прекрасного освежающего бассейна при гостинице отправились на прощальный обед в Буду, в лучшую ее часть возле «Хилтона», где мы когда-то останавливались с Аллой. За жареной форелью венгры принялись врать, что Палашти надо время, чтобы ознакомиться с материалами, а то мы сейчас в неравном положении. Я сказал, что это положение сохранится вперед, ибо материалы существуют лишь на немецком и русском языках, которыми Палашти не владеет. Тогда местный Аршанский – Пал, которого я неизвестно почему держал за приличного человека, стал нагло врать, что он переведет для Палашти книгу Веры Кальман (350 страниц) за три дня, книгу Эстеррейхера (230 страниц) за 2 дня, а Мусатова – в обеденный перерыв. Тут даже нашим гостеприимным хозяевам стало совестно, и разговор замяли.

Попутно выяснилось, что сценарий у них до сих пор существует только в подстрочнике, поскольку Шопрони дали на перевод пять дней и он, даже с помощью другой моей переводчицы, ничего лучшего сделать не мог. «Вы же сами настаивали на Шопрони» – неблагородно укорили меня. А я не настаивал вовсе, я дал Еву Габор, сказав, что Шопрони может ей помочь. Студия сама обратилась ко мне, поскольку они не знают ни одного литературного переводчика с русского. «А почему сценарий до сих пор существует лишь в двух экземплярах? – спросил я.- Почему с ним не ознакомили Ольгу, нашу устную переводчицу? У вас же есть ксерокс». На это они вообще не смогли ничего ответить и предложили выпить. Я отказался со зла, чем глубоко огорчил Аршанского. Без меня он не отважился на рюмашку. Под конец я их вообще обхамил. Они предложили мне в наш последний день поработать с режиссером, на что я ответил решительным отказом. Мы не можем работать с ним, пока он хоть что-нибудь не узнает про Кальмана или хотя бы внимательно прочтет сценарий. Я торчу тут почти неделю, а он не потрудился хоть как-нибудь приблизиться к Кальману. Я поеду с Аршанским на Балатон. По-моему, они испытали некоторое об-

легчение. Значит, не будет новых споров, резкостей, взаимных уколов и неудовольствий, грязного рабочего пота, будет сладкий «фан»* на лоне природы.

10 июня 1983 г.

Провели день на Балатоне. Купались, загорали, обедали, плыли паромом на полуостров, где осмотрели старый монастырь. Там есть модернистская скульптура св. Иштвана – из жести, талантливо сработанная.

Когда американцы снимали там какой-то фильм, городские власти приказали прибрать территорию возле монастыря, чтобы не срамиться перед культурными янки, и местные радетели первым делом свезли на свалку эту скульптуру, сочтя ее железным утилем.

Под вечер неожиданно появился чего-то перетрусивший Палашти с Ольгой. Мы долго разговаривали на открытой террасе кафе. Я предложил им приехать в Москву и там составить подробный поэпизодный план сокращенного сценария, чтоб я мог делать его уже наверняка, по прямому адресу. Палашти всполошился, испугался, расстроился и заявил, что в Москву он ни за что не поедет. Из его лепета выяснилось, что он считает Москву каким-то вертепом, новым Вавилоном, Содомом и Гоморрой, Лонг-Айлендом и Пляс Пигаль в одном лице, что в этом вихре развлечений, наслаждений, сладостного порока, дионисийского культа невозможна никакая работа, даже малая сосредоточенность, и его, тихого, непьющего человека, недавно перенесшего инфаркт, просто сметет этот ураган. Тогда я пригласил их к себе на дачу, в сельскую тишину, на полный кошт. Неуверенно, испуганно он согласился.

И приехал, и это стало началом моей гибели…

18 июня 1983 г.

Провел неделю в Венгрии, где «Кальманиана», похоже, рухнула, по причинам мне непонятным. Самое характерное для нынешнего времени – совершенная неясность мотивов происходящего. Всё покрыто канцелярским таинственным мраком.

Отношение весьма прохладное и не только из-за кинонеприятностей. Венгры косятся в сторону, ставят фильмы о своих погибших на Дону героях и проявляют удивительное равнодушие к нашим воздушным поцелуям.

____________________

* Fan (англ.) - развлечение, веселье, забава. – Примеч. ред.

В проулочке возле Вацци – бедного женского рая – я увидел группу низкорослых плохо одетых людей, которые выскочили из автобуса и вмиг создали очередь у маленького магазина, хотя в соседних был тот же невзрачный набор товаров. Я узнал моих знатных соотечественников. Они не представляют, что можно что-то купить без очереди, этого не принимает замученное сознание. Они поторопились создать знакомую реальность, чтобы поверить в чудо покупок.

Старуха Кудрявцева нанесла мне удар под ложечку. С помощью своего родственника, секретаря Калининского обкома, добилась от высшего начальства запрещения моих рассказов о Лемешеве. Маленьких, исполненных любви и нежности рассказов. Хорошо это выглядит в конституционном государстве, без устали бубнящем о законах и законности. Мера в духе Николая I, запретившего писать Чаадаеву.

Состоялось великое мероприятие, столь трепетно ожидавшееся всеми причастными российской словесности. Но что-то незаметно просветления в изождавшихся душах. Мелкая дрожь продолжает колотить редакторов и издателей, всё так же мутен и уклончив их тусклый взгляд.

Не ликуют и рядовые труженики: реальная зарплата уменьшилась на одну треть в связи с сокращением премиального фонда.

Правда, есть и хорошие стороны: справедливость торжествует. Щелокова и Кубанского разбойника вывели из ЦК за допущенные ошибки. Каждый ошибся на миллионы государственных рублей. Щелоков до того наошибался, что его жена покончила самоубийством. Впрочем, ходят слухи, что он сам ее прикончил, чтобы свалить на нее вину; кроме того, слабонервная женщина требовала, чтобы он вернул всё награбленное.

У Гали Б. тоже много ошибок, связанных с бриллиантами. Но она получила 200 рублей пенсии и пьет мертвую на даче, и с распухшей мордой стреляет на личном пруду полудиких уток.