Алексей Песков - Павел I

«Не одни праздники останавливали на себе внимание высоких путешественников. Академии, музеи, библиотеки, благотворительные учреждения, больницы, ничто полезное и поучительное не было оставлено ими без осмотра и подробного и тщательного изучения. Ученые, писатели, художники были постоянно членами их общества. Бомарше читал в их присутствии свою „Свадьбу Фигаро“, еще не появившуюся в то время в печати. Описания пребывания их во Франции полны похвал их познаниям, находчивости и умению держать себя соответственно лицам и обстоятельствам <���…>. Граф Северный <���…> имел вид, что знает французский двор как свой собственный. В мастерских художников Грёза и Гудона он показал такие сведения в искусстве, которые могли делать его одобрение для них более ценным. В наших лицеях, академиях своими похвалами и вопросами он доказал, <���…> что он давно знал всех людей, просвещенность или добродетели которых делали честь их веку и их стране» ( Из писем барона Гримма к Екатерине // Кобеко. С. 233–234 ).

7 (18) июня. Граф и графиня Северные выезжают из Парижа. «И все генерально говорят сими словами: – Как мы их любим и как горюем об их отъезде!» ( Донесение кн. Барятинского в Петербург // Шумигорский 1892. С. 222 ). – «Признаюсь, что известия об их успехах превзошли мои ожидания» ( Екатерина II – барону Гримму 9 июня 1782 . – Сб. РИО. Т. 23. С. 241 ).

«Оставив 7 июня Париж, высокие путешественники <���…> через Орлеан, Тур и Анжер прибыли в Брест, где посвятили два дня на осмотр флота и морских учреждений первого портового города Франции <���…>. – Затем через Ренн, Амиен и Лилль граф и графиня Северные переехали в Австрийские Нидерланды <���…>. В Голландии граф и графиня Северные не преминули посетить Саардам. Они пожелали видеть те два элинга, на которых Петр Великий работал простым плотником, и дом, в котором он жил <���…>. В Лейдене Павел Петрович посетил университет. Обращаясь к встретившим его профессорам, он сказал, что им обязан тем, что, благодаря их трудам, многие из его соотечественников сделались способными служить с пользою своей родине. Присутствие князя Куракина, воспитывавшегося в Лейденском университете, придало особое значение этому отзыву» ( Кобеко. С. 237–239 ).

29 июня (10 июля). Брюссель. Нельзя исключать, что в этот день – день святых апостолов Петра и Павла – граф и графиня Северные хотели бы отслужить заупокойную панихиду по императору Петру Третьему, отрешенному от престола ровно 20 лет назад. Может быть, в этот день вспоминали, что скоро в Петербурге откроют памятник Петру Первому – возле здания Сената: Петр на коне, с простертой вдаль рукой (работа Фальконе), на постаменте надпись: Петру Первому – Екатерина Вторая . Наверное, также само пребывание в краях, где 85 лет назад работал простым плотником Петр Первый, навевало бессознательное желание думать о сопряжении далековатых по хронологической оси, но смежных в памяти происшествий. Может быть, это желание невольно передалось обществу, в котором граф и графиня Северные проводили вечер того дня, и посему разговор зашел о призраках, привидениях и прочих таинственных персонах.

«Каждый рассказывал свою историю. Один великий князь не произносил ни слова.

– Неужели, государь, вам нечего вспомнить? – спросил его принц Де Линь. – Разве в России не случается чудес?

Великий князь покачал головой:

– Куракин свидетель, что и я мог бы кое-что рассказать. Но я стараюсь удаляться от подобных воспоминаний – они имеют слишком сильную власть над человеком.

Никто не проронил ни слова, и Павел, взглянув на Куракина, спросил:

– Не правда ли, Куракин, со мной произошла странная история?

– Истинно странная, государь, такая странная, что при всем высокопочитании ваших речей я не могу считать ее ничем иным, как произведением Вашего необычайного воображения.

– Нет! Это правда, это подлинное происшествие, слишком подлинное… Я мог бы рассказать, милостивые государи, но только при условии, – добавил великий князь, улыбаясь, – что это будет дипломатический секрет. Мне не хотелось бы, чтобы вся Европа судила обо мне по истории о встрече с призраком.

Все дали слово, и великий князь начал свой рассказ:

– Как-то в поздний час, после одного славно проведенного вечера, мы с князем Куракиным решили побродить по Петербургу инкогнито. Взяли с собой двух слуг и вышли из дворца. Была весна. Тепло. Светлая ночь. Луна. Нам было весело, и мы не думали ни о чем важном. Один из слуг шел впереди, за ним – я, за мной – Куракин, второй слуга следовал позади. Мы шли и беспечно болтали. Луна сияла так ярко, что можно было читать. Вдруг, в глубине одного из подъездов я увидел фигуру человека довольно высокого роста, худощавого, в испанском плаще, закрывавшем ему нижнюю часть лица и в военной шляпе, надвинутой на глаза. Казалось, он кого-то ждал. Когда мы проходили мимо него, он выступил из глубины подъезда и молча пошел слева от меня. Лицо его было скрыто тенью от шляпы, и я не мог разглядеть его черты. Зато шаги он печатал по мостовой так громко, что, казалось, камень бьется о камень. Сначала я очень удивился; потом почувствовал, что левый бок мой замерзает, словно незнакомец сделан из льда. Стуча зубами от холода, я оборотился к Куракину и сказал:

– В нашей компании прибавление!

– Какое прибавление? – спросил Куракин.

– А вот этот, что идет слева от меня, и притом, кажется, довольно громко идет.

Куракин присмотрелся и отвечал, что никого не видит.

– Да вот же! В плаще, слева, между мной и стеной!

– Ваше высочество, вы идете вплотную со стеной дома, там ни для кого нет места!

Я протянул руку и, в самом деле, тотчас коснулся камня. Но притом я по-прежнему явственно различал незнакомца и слышал грохот его шагов. Я стал смотреть на него пристально: его глаза сверкали из-под шляпы завораживающим нечеловеческим блеском, и я не мог отвести от них своего взгляда.

– Куракин, – сказал я. – Не могу изъяснить, но это очень странно. – Я дрожал все сильнее и чувствовал, как стынет кровь в моих жилах. Вдруг незнакомец позвал меня глухим и печальным голосом:

– Павел!

Влекомый какой-то могущественной силой, я машинально ответил:

– Что тебе надобно?

– Павел! – повторил он, теперь, однако, голосом несравненно более мягким, но тем же печальным тоном. Я молчал. Он опять позвал меня по имени и вдруг остановился на месте. Я тоже остановился, словно наткнулся на невидимую преграду.

– Павел! Бедный Павел! Бедный царевич! – сказал призрак.

Я обернулся к Куракину:

– Ты слышишь?

– Ничего, государь, ничего не слышу!

А я слышал… Голос его и сейчас чудится мне. Я превозмог себя и опять спросил: