Алексей Песков - Павел I

Первая записка отправлена 2-го июля, вторая и третья – без дат. Первая и вторая сохранились в подлиннике, третья в копии. У второй записки оторвана нижняя часть листа, где стояла то ли подпись, то ли дата. Первая и вторая подтверждают официальное сообщение о том, что отрекшийся государь скончался после тяжелой непродолжительной болезни, третья доказывает всеобщую уверенность в том, что Петр Третий был убиен.

Записки хранились среди самых секретных бумаг Екатерины. После ее смерти, при разборке этих бумаг, в конце 1796-го года, их должен был читать Павел. По словам Ростопчина, одного из самых в ту пору доверенных лиц, третья записка была Павлом уничтожена, но Ростопчин успел снять с нее копию.

После этого записки пролежали в императорском архиве еще сто лет и были опубликованы только при праправнуках Екатерины. Новое младое племя поверило им так же искренне, как старшие поколения верили изустным преданиям об удушении Петра Третьего.

Прошло еще сто лет, пришло новейшее поколение, скептическое и недоверчивое к букве документа. Провели историческую экспертизу. Пришли к выводу: третья записка – подлог, фальсификация Ростопчина (см. Иванов 1995—96) . Следовательно, документальных данных об убиении Петра Третьего нет – есть только слухи. Зато есть данные о его сильном недомогании (см. первую и вторую записки). Значит, можно думать, что он умер собственной смертию.

Провели медицинскую экспертизу, поставили диагноз: «Петр III страдал <���…> маниакально-депрессивным психозом в слабой стадии (циклотимия) с неярко выраженной депрессивной фазой»; «страдал от геморроя», отчего «не мог долго сидеть на одном месте, а постоянно ходил по комнате»; «маленькое сердце», обнаруженное при вскрытии, «как знают врачи, означает дисфункцию и других органов, делает более вероятным нарушения кровообращения, то есть создает опасность инфаркта или инсульта» ( Наумов 1993. С. 323; Иванов 1995. № 9. С. 15; Каменский 1997. С. 71, 76) .

Конечно, инфаркт или инсульт в тридцать четыре года – редкое событие, но при геморрое и циклотимии случается и такое, особенно от страха. – Может быть, коллеги правы: миф мифом выбивают, ибо узнать, как было на самом деле, все равно нельзя.

Наверное, правы коллеги и в том, что Екатерина не могла желать такой скорой смерти Петра Третьего – «слишком рано для ее славы» ( Дашкова. С. 78 ) . Сценарии наших предыдущих революций оставляли образцом для последующих переворотов не убийство, а ссылку свергнутых – так бывало вряд ли только вследствие гуманизма победителей, но и по причине их опасений за собственную жизнь в том крайнем случае, если их самих свергнут.

Наверное, и Екатерина не собиралась нарушать традицию. Именно поэтому она поручила командовать охраной своего несчастного супруга второму по надежности человеку – брату Григория Орлова. Поэтому логично предполагать, что смерть Петра Третьего от руки брата Григория была на руку тем, кто хотел бы скомпрометировать Орловых в общественном мнении и, соответственно, принудить Екатерину отказаться от надежной гвардейской опоры ее трона и принять некоторые условия по ограничению ее власти.

Мы нисколько не удивимся, если после новых экспертиз логика предположений приведет к выводу о том, что насильственная смерть несчастного Петра более всех устраивала Никиту Ивановича Панина, и, как бы мы ни были убеждены в его порядочности, очевидно, что после цареубийства у него появлялась несомненная перспектива отлучить Екатерину от Орловых и поставить перед ней железное условие: отказаться от запятнанного кровию престола в пользу законного наследника Павла.

Не удивимся мы и обратным выводам – о том, что наибольшую выгоду из быстрой кончины злополучного императора извлекала сама Екатерина, ибо она отлично знала, что сила морального осуждения в политических предприятиях несоизмерима с силой гвардейских настроений, а гвардейские настроения тогда не могли пошатнуться от слухов об удушении Петра Третьего: гвардейцы – солдаты простые: они сами удавили бы императора, попадись он им под горячую руку 29-го июня. Известие о внезапной кончине несчастного супруга, конечно, потрясло ее: все-таки одно дело – желать ближнему зла, и совсем иное – стать причиной его смерти. И тут совсем неважно, умер Петр Третий сам по себе или был задушен – он бы не погиб так скоро, если бы остался царствовать. Но политически его смерть под караулом Алексея Орлова была Екатерине очень удобна, ибо отстраняла Орлова Григория от намерений жениться на ней. Не верится, чтобы она могла всерьез думать о публичном венчании со своим нынешним избранником. То есть как женщина, как страстная женщина, она, наверное, только и могла мечтать о таком мужественном спутнике жизни. Но как царица, мыслящая о всемирной славе, – нет. Она затевала революцию, чтобы властвовать, а не затем, чтобы стать основательницей династии Орловых на здешнем престоле.

И наконец, смерть Петра Третьего навсегда устраняла возможность обратного переворота в его пользу. Мертвый Петр не страшен: самое неприятное, что может совершить его имя, – это стать приманкой для самозванцев. А живой Петр, даже под крепким караулом в Шлиссельбурге, – это знамя новых революций в сердце державы.

Его похоронили в Александро-Невском монастыре, а не в Петропавловском соборе, ибо в Петропавловском хоронили только коронованных особ.

За два месяца до 28-го июня Екатерине исполнилось тридцать три года.

У нее были две генеральных цели и одна идея. Цели были практические: не потерять власть и не впасть в зависимость от своих спасителей. Идея была утопическая: сделать Россию первенствующей европейской державой.

Утопическая – не потому, что из России нельзя сделать европейскую державу: из России можно сделать хоть татарскую, хоть американскую державу – страна большая, любое название выдержит. Утопическая – потому, что эта идея противоречит коренным законам истории, по которым действует сила вещей: закону предельной допустимости раздвигания границ, закону внешнего равновесия и закону внутреннего сопротивления.

Согласно первому закону, всякая держава, чьи властители мыслят о первенстве, стремится к саморасширению. Под старость, войдя во вкус военных побед, Екатерина говорила, что если бы ей довелось «прожить лет двести, то бы, конечно, вся Европа подвержена б была российскому скипетру» ( Державин. С. 143) . Но расширение границ не может быть беспредельным, ибо, чем удаленнее от столицы и чем иноплеменнее окраины, тем скорее такая держава треснет.

Согласно второму закону, на всякую европейскую державу, чьи властители мыслят о первенстве, приходится еще несколько европейских держав, чьи властители тоже мыслят о первенстве, и когда они увидят, что в одиночку им вас не перегнать, они образуют коалиции, чтобы притормозить ваше движение, или втянут вас самих в такие коалиции, в чьих тисках вы будете мечтать только о том, как бы вам вернуться назад целыми и невредимыми.