Виталий Никольский - ГРУ В ГОДЫ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ. ГЕРОИ НЕВИДИМОГО ФРОНТА

У немцев имелось в тот период значительно больше, чем у нас, транспортных средств с повышенной проходимостью, в том числе гусеничных, что давало им возможность даже осенью по российскому бездорожью маневрировать своими силами, обходить и окружать наши части и соединения.

В пути наблюдалась все та же общая для того времени картина прифронтовой полосы при беспорядочном отходе войск: неразбериха, бесчинства по полям и дорогам немецкой авиации и, как их следствие, горящие города, села, деревни, трупы наших бойцов, гражданского населения - стариков, женщин, детей.

В Курск мы прибыли 30.10.1941 г. В городе уже не было нормально работающих советских учреждений, кроме оперативной группы НКВД, сотрудники которой порекомендовали мне «родственника» для нашей радистки. Это был уже пожилой человек, в прошлом поручик царской армии, беспартийный. Кроме положительной устной характеристики оперуполномоченного НКВД, никакими материалами на него я не располагал, но выбора не было, радистка осталась у него в доме в качестве дальней родственницы, эвакуировавшейся из Львова и настигнутой в Курске немцами.

В течение двух дней я пытался внушить «резиденту» основные задачи его предстоящей работы, рассчитывая больше на его житейский опыт, прошлую военную подготовку и личную сообразительность.

Для обеспечения «резидента» и радистки удалось и здесь достать муки, консервов, сахару и даже мануфактуры из магазинов, уже подвергшихся разграблению местными жителями. К сожалению, и из Курска связь с Центром установить не удалось.

2 ноября совершенно случайно я встретил на улице майора Бабина, с которым мы не виделись более 4 лет. Это был мой сослуживец по 43-й стрелковой дивизии, где он работал начальником инженерной службы. Бабин сообщил, что он выполняет особое задание Военного совета 13-й армии по уничтожению, в соответствии с приказом И.В. Сталина, всех военно-промышленных объектов города (электростанции, вокзала, нефтехранилищ, складов, элеватора, казарм, служебных зданий и т. п.). Нужная работа ими была уже проделана, объекты минированы, и к вечеру все они должны были быть взорваны его саперами, отходящими с последними нашими войсками.

Поскольку работа по «легализации» радистки была в основном закончена, мы с водителем, не желая оставаться «единственными» защитниками Курска, забрали на нефтебазе перед ее взрывом 2 бочки бензина и бидон автола и выехали из города. За нами грохотали взрывы. Трудно было понять, то ли город бомбили немцы, то ли начал выполнять заключительную часть своего задания мой друг Бабин.

Настроение было подавленным в связи с общими неудачами на фронте, разрушениями, гибелью людей и сознанием недоработок в выполнении непосредственных служебных задач. Что могли сделать наши чудесные разведчики-добровольцы при такой поспешной подготовке, плохо обеспеченные, наспех заброшенные в незнакомые районы, доверенные малоизвестным людям? Что серьезного могла сделать 19-летняя девушка, оставленная в чужом городе в условиях оккупации, да еще без связи? Почему с конца октября молчит Центр? Какие еще ошибки в подготовке радистов допущены нами? А ведь такую подсадку разведчиков перед наступающим противником в первые месяцы войны проводили многие десятки оперативных работников управления и РО фронтовых штабов. Действовали они теми же методами и средствами, что и я.

Единственная надежда была на массовость проводимой заброски, оправданной при огромной протяженности фронтов. Некоторые шансы на успешную отдачу давала также неизбежная при колоссальных перемещениях людей, вызванных войной, неорганизованность в тылу противника и невозможность даже немецкой «хваленой» административной машине учесть их всех и сразу наладить контрразведывательную службу. Ориентировка на создание подвижных разведгрупп партизанского типа, при невозможности работать в городах и поселках, также давала основание верить в успех хотя бы части наших людей.

Опыт последующей работы показал, что эти соображения в какой-то степениоправдались. Потери были велики, но разветвленная сеть разведчиков все же сохранилась. Многие выжили, легализовались с помощью советских патриотов, устроились на работу в немецких оккупационных органах, на узловых станциях железных дорог. Из городов, поселков, от лесных групп, возникавших на оккупированной территории партизанских отрядов, через наших радистов начата поступать все более и более полная информация о немецких войсках, сначала об их группировке, перебросках живой силы и техники, а в последующем, по мере укрепления и усиления агентурных кадров, планах и намерениях. Наше возвращение в Москву длилось свыше 10 дней. Вместе с нами отходили на восток наши бойцы. Пешком, на повозках, верхом на отобранных в колхозах и совхозах лошадях без седел ехали и шли пехотинцы, артиллеристы, танкисты, оставившие свои танки, орудия и автомашины в осенней курской грязи из-за отсутствия горючего. Отходили группами, вырвавшись из окружения, зачастую только с личным оружием. Раненых везли на повозках. Вся дорога от Курска до Щигров была усеяна военной техникой, брошенной отходящей 13-й армией. Не было горючего, в то время как в городе саперы подрывали емкости с бензином.

Учитывая отсутствие железнодорожного движения на линии Курск-Щигры, мы двинулись на полуторке по шпалам, пропустив один рельс между колес, и успешно добрались до Щигров. В дальнейшем выбирали дороги в стороне от направления отходящих войск.

Много нелестных замечаний и горьких упреков приходилось выслушивать от крестьян попутных деревень, в которых приходилось останавливаться на ночлег или просить выделить лошадей для извлечения из липкого чернозема завязшей по самый дифференциал автомашины. «Продали Россию», «До Курска даже дурак Николка не пустил немцев», «Вояки, чему же вас учили, только проводить парады», - бросали реплики наиболее агрессивные. Почти все спрашивали: «Как на фронте?», «Что же с нами будет?» Женщины плакали, вспоминая своих мужей, сыновей, братьев, служивших в армии, от которых с начала войны не было никаких вестей. Информация у населения была крайне скудная. Сводки Информбюро были неутешительными. Курск давно уже был взят немцами, а бои все еще шли на «курском направлении».

Вражеская пропаганда изощрялась в клевете. В листовках, которые вперемежку с фугасами немцы сбрасывали над нашими городами, селами и войсками, сообщалось о полном разгроме Красной Армии, указывались сроки взятия Москвы и Ленинграда. Фашистские политики пытались играть на националистических чувствах людей, разжечь антисемитизм, неприязнь украинцев к русским и т. д. За Щиграми с немецкого самолета были сброшены в гущу наших отходящих войск несколько евреев и выброшены вымпелы с надписями: «Жиды и комиссары - вот с кем борется германская армия». Фашистские летчики хулиганили, сбрасывали на беженцев и войска тракторные колеса и другой металлолом, который при падении выл, как какие-то необычные бомбы. Над оборонительными рубежами, возводимыми населением, с самолетов рассыпали издевательские листовки с виршами, сочиненными, вероятно, каким-нибудь белоэмигрантом: Дорогие дамочки! Вы не ройте ямочки. Немецкие таночки. Обойдут те ямочки. Вся эта неумная пропаганда воздействие на советский народ имела, в основном, диаметрально противоположное тому, которое ожидали немцы. Сбрасывание живых евреев с самолетов не поджигало антисемитизм, а наоборот, вызывало чувство ненависти к изуверам-нацистам. Иллюзии о том, что немцы культурный народ, гуманная нация, проводники технического прогресса, воспитанные на передовых идеях, имевшиеся до войны у многих наших людей, начали исчезать. Народ увидел звериное лицо фашизма во всей его красе, и ненависть к захватчикам росла, как снежный ком.